Учебник выживания для неприспособленных
Шрифт:
И тут в дверь постучали.
Она почувствовала, как Серый на ней замер.
Черный рядом с ней поставил игру на паузу.
Она очень отчетливо ощутила, как по квартире пробежала волна тревоги, словно дрожь по телу.
Серый и Черный медлили.
Черный по-прежнему с джойстиком в руке. Серый по-прежнему верхом на ней.
Но оба не двигались и молчали.
Стук повторился. Три коротких четких удара.
Марианна знала, что происходит в головах у волков: известно, что это они украли деньги торгового центра, и блондинке, которую окучивает Жан-Жан, возможно, удалось убедить полицию вмешаться.
Серый встал. Она отдышалась и, несмотря на ноющую спину, сумела
Что бы ни случилось, теперь она могла защититься.
Серый открыл дверь, впустив высокого чернокожего мужчину, чья правая щека была перечеркнута шрамом, толстым и розовым, как слизень.
— А, это ты… — сказал Серый. Мужчина кивнул.
Серый провел вновь прибывшего в гостиную, и, против всяких ожиданий, Черный встал и крепко обнял его, как дорогого друга после долгой разлуки.
— Я пришел, потому что у меня есть для вас новости, — сказал гость.
— Давайте лучше подождем брата, — ответил Черный. — Решения принимает он.
— Как же… — буркнул Серый.
Мужчина сел в большое кресло, в котором Марианну только что чуть не изнасиловали. Он покосился на нее.
— Вы плакали, мадемуазель?
— Нет, — покачала головой Марианна. — Просто глаза покраснели, вот и все.
Медленно прокладывая себе путь сквозь липкую скуку, наконец наступил вечер.
Жан-Жан переоделся в раздевалке, слушая Акима, коллегу лет девятнадцати, который высказывал свои суждения об обществе, по его мнению, «морально разложившемся». Жан-Жан согласно кивал, чтобы не вступать в неинтересную ему дискуссию. Он добрался до своей машины, стиснув зубы, готовый к боли, но ничего не произошло.
В машине он почти пожалел, что его не убили, потому что живой он будет обязан сдержать обещание, данное сегодня самому себе: поцеловать Бланш Кастильскую этим же вечером, как только представится случай.
Жан-Жан подъехал к ее дому, ключи она ему дала. Он поднялся в квартиру и нашел отца в той же позиции, в какой оставил его утром: прилипшим к экрану компьютера. Настроение еще упало: как он попытается поцеловать Бланш Кастильскую, когда здесь отец? Черт побери, может ли мужчина надеяться быть минимально привлекательным для девушки в присутствии отца? Это ведь автоматически превратит его в папенькиного сынка? Да какую девушку привлечет папенькин сынок?
Надо было, хотя бы на сегодняшний вечер, удалить отца.
Жан-Жан подошел к нему. На экране компьютера по карте незнакомой территории перемещались красные и синие фигурки — армии. Отец выбирал боевые единицы и ставил перед ними боевые задачи.
— Папа? — сказал Жан-Жан.
Вместо ответа глаза отца лишь скользнули по нему и снова обратились к светящемуся экрану. Жан-Жан повторил:
— Папа… Сегодня вечером мне надо будет поговорить с Бланш о… о личном…
Отец снова поднял глаза, но на этот раз задержал взгляд на сыне.
Он долго молча смотрел на него и наконец спросил:
— Ты уверен в том, что делаешь?
Жан-Жану стало не по себе: он не хотел вступать в такие разговоры с отцом. Он никогда не обсуждал с ним свои чувства и начинать не собирался.
— Сегодня вечером… — Он поколебался… — Ты сегодня вечером не мог бы просто уйти? Я ничего не имею против тебя. Я просто хочу побыть наедине с Бланш.
Отец кивнул.
— Я понимаю, — сказал он и встал.
В хаосе квартирки Бланш он долго искал глазами свою куртку. Наконец нашел ее рядом с надувным матрасом, в эти несколько дней служившим ему кроватью, под кипой рукописных досье на немецком и пустых упаковок из-под чипсов.
Уже направляясь к двери, он вдруг как будто что-то вспомнил:
— Ты помнишь, как много лет
Жан-Жан не помнил, и ему не хотелось, чтобы отец задерживался в дверях.
— Не важно, — продолжал отец, — когда я подал на место супервизора, оказалось, что для фазы отбора хозяева обратились к сторонней компании, чтобы ничего не оставлять на волю случая. Мне и другим кандидатам пришлось пройти кучу тестов, всяких дурацких тестов: тесты Рейвена на уровень интеллекта, РМ 38, где надо дополнять серии картинок, тесты на логику, тесты Боннарделя на вербальное понимание, BV8, тесты с кубиками Кооса, все эти разноцветные грани и картинки, которые надо воспроизводить. И знаешь что? Уверяю тебя, я прошел их хорошо, сам удивился, но даже получал удовольствие. А потом… А потом были личностные тесты, вся эта чушь, когда надо придумывать истории: тематический апперцептивный тест Мюррея, обозрение темперамента Гилфорда — Циммермана с тремя сотнями утверждений, на которые надо отвечать «да», «нет» или ставить вопросительный знак. Но фишкой того типа, который давал нам все эти тесты, фишкой, в которую он верил крепче всего, был «тест дерева». Ты знаешь, что такое тест дерева?
Жан-Жан не знал.
— Тест дерева — это когда тебя просят нарисовать четыре дерева на четырех чистых листах. Ну вот, ты рисуешь, а тип смотрит, как ты это делаешь, с дебильным выражением, знаешь, такое выражение, когда не хотят иметь никакого выражения, но ты видишь, что выражение все-таки есть, выражение типа, который тебя оценивает и чувствует себя выше, потому что думает, что со своим тестом дерева знает о тебе больше, чем ты сам, понимаешь?
Жан-Жан понимал.
— Короче, тест дерева — это полнейшая чушь, все равно что верить в таро, в маятник или там в единорогов. Но это входит в фазу отбора, так что выбора у тебя нет, и ты все равно проходишь тест. А потом, через несколько дней, получаешь письмо, в котором тебе сообщают, что ты отсеян. А ведь я прошел все остальные тесты, я знаю, что прошел, тесты на логику — это просто логика: ты знаешь, что хорошо и что плохо, в общем, я понял, где провалился — на тесте дерева. Тогда я захотел понять почему и почитал про этот тест, все пытался понять, как эти парни, которые заставляют тебя рисовать четыре дерева, толкуют твои рисунки. И хочешь знать, как они это делают?
Жан-Жан кивнул.
— Ну вот, первое дерево якобы отражает твои реакции перед новым и неизвестным, второе твою адаптацию к повседневности, третье твои желания, а четвертое страдания и травмы твоего детства, следы которых остались до настоящего времени… Какая хреновая хрень! В общем, короче, когда я проходил этот тест, я чувствовал, что надо быть осторожнее, что есть какая-то чертова психологическая засада за этими деревьями, и я нарисовал не слишком маленькие и не слишком большие, прямые, ровные, с листьями, но в меру… Самые что ни на есть нормальные деревья… А хочешь знать, почему я провалил тест дерева?
— Да, — сказал Жан-Жан, глядя, как бежит по кругу стрелка часов, и чувствуя, что Бланш вот-вот вернется.
— Я провалил тест дерева, потому что пририсовал им корни. Дурацкие корни, чертовы корни.
— Ну и что?
— Ну и в повернутых мозгах этих чертовых психологов деревья с корнями рисуют только дети, алкоголики и умственно неполноценные, ты можешь в это поверить?
— Я… я не знаю…
Отец покачал головой. Воспоминание об этой истории его явно пришибло. Он открыл дверь, Жан-Жан видел, что он хочет еще что-то сказать, и мысленно взмолился, чтобы это было не слишком надолго.