Учебник выживания для неприспособленных
Шрифт:
— Во всяком случае, после этого я начал задаваться вопросами о себе: о жизни, которую прожил, о выборах, которые делал, о детстве… И все такое… Я пытался прощупать мое «глубинное я», чтобы понять, что за больной там прячется. Ничего такого не найдя, я ударился в панику, мне казалось, что с каждым днем я все глубже вязну в чем-то зыбком и темном… Я так замучился спрашивать себя, почему пририсовал корни этим деревьям, что, уверяю тебя, начал думать о смерти… Не будь рядом твоей матери… Долго я не мог выкарабкаться…
— Папа… — начал Жан-Жан, всерьез опасаясь, что
— И в конечном счете эти тесты навели меня на размышления… Я крутил это в голове так и этак неделю за неделей… И решил… Я решил, что ВСЕ ЭТИ ТЕСТЫ И ВОПРОСЫ НЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ НАЙТИ НАИЛУЧШИЙ ПРОФИЛЬ. ЭТО ТОЛЬКО ОПРАВДАНИЕ. ОНИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПОЗВОЛИТЬ МАЛЕНЬКОЙ КАСТЕ ПРИБРАТЬ К РУКАМ ДРУГУЮ… И если бы мне пришлось заново пройти эти тесты, я бы все равно пририсовал деревьям корни, потому что корни, хотят они того или нет, корни у деревьев есть! Понимаешь, у деревьев есть корни!
Последнюю фразу он почти выкрикнул, но тут же взял себя в руки и заявил безапелляционным тоном:
— Послушай, я не знаю, что ты хочешь ей сказать, Бланш этой, сегодня вечером, но не думай слишком долго, не взвешивай все за и против, если ты чувствуешь, что надо где-то пририсовать корни, сделай это, ладно? Сделай это!
— Сделаю.
Когда отец скрылся на лестничной клетке, Жан-Жан кинулся в ванную. Он внимательно рассмотрел свое лицо, почистил зубы. Попытался улыбнуться своему отражению, но тут же понял, что он смешон.
Поцеловать эту девушку, похоже, будет сложнее, чем он ожидал.
Когда Белый вернулся домой, он сразу нутром почуял, что в его отсутствие произошло что-то неладное. Правда, в квартире был Жак Ширак Усумо, который ждал, стоя в углу, большой и спокойный, как ствол секвойи в Йеллоустонском парке.
Но Белый чувствовал другое: что-то было не так с Марианной, которая с отсутствующим взглядом кусала нижнюю губу. Или что-то с Серым, который стоял между ней и Белым с вызывающим видом, — он, возможно, сам этого не сознавал, но Белому этот вид очень не понравился.
— Жак Ширак хочет нам что-то сказать. Что-то важное, — сообщил Черный.
Белый посмотрел на человека, который был любовником их матери, и нашел его еще грустнее, чем на похоронах. Наверно, горе переносится еще тяжелее, когда затягивается.
— Да? — спросил Белый, уже догадываясь, что услышит.
— Он вернулся на работу. На полный день. Дежурит все дни, кроме среды и воскресенья. С открытия до закрытия, — сказал Жак Ширак Усумо.
— Ты уверен?
— Да. У меня еще остались там друзья. Меня предупредили.
— Что будем делать? Пойдем? Пойдем туда сейчас? — нетерпеливо спросил Черный и засучил ногами, как ребенок.
— Надо мало-мальски подготовиться. Мы же не можем явиться туда вот так, средь бела дня! — перебил его Серый.
Белого начинали серьезно доставать вмешательства Серого в структуру власти стаи. Кто ему позволил перебивать Черного? Кто ему позволил думать о стратегии группы? И потом, почему Марианна
— Нет, можем! — заявил Белый.
— Супер! — обрадовался Черный.
— Ты понимаешь, какой это риск? — не унимался Серый.
Белый подошел к нему вплотную. Шерсть к шерсти.
— Что ты затеваешь? Что произошло, пока меня не было? Марианна, что-то произошло?
— Нет… Обычная домашняя обстановка, — сказала она насмешливо.
Белый посмотрел Серому в глаза, он чувствовал, что бушевавшая внутри ярость дала ему больше силы и авторитета, чем когда-либо. Чувствовал он и то, что Серый дрогнул, и это еще придало ему уверенности.
— Если я говорю, что мы можем пойти туда средь бела дня, это значит, что мы можем пойти туда средь бела дня. Объясни мне, что тебя смущает?
— Ничего… Я просто… — начал Серый неуверенным голосом.
— Замолчи! Ты смешон!
Серый замолчал. Его тело как будто съежилось и стало меньше на несколько сантиметров. По серым лапам пробегала дрожь.
Тут заговорил Жак Ширак, таким низким голосом, что, казалось, где-то заработала бетономешалка.
— Я тоже пойду с вами. Мне это нужно. Для работы с утратой. После мне будет лучше.
— Хорошо, — кивнул Белый, немного удивленный словами «работа с утратой». — Для тебя наверняка найдется дело. А ты, — спросил он, повернувшись к Марианне, — тоже хочешь с нами?
— Нет, я что-то устала. Я лучше побуду здесь одна и отдохну немного.
Белый улыбнулся.
Жан-Жан хотел вести себя непринужденно, как человек, готовящийся провести самый обычный вечер. Он попробовал сидеть на диване и листать газету, но нашел, что это выглядит фальшиво. Попробовал сесть за стол в столовой, устремив взгляд на вид за окном, но испугался, что с таким увлечением смотреть на пустые паркинги, пожалуй, может только психопат.
В конце концов, когда пришла Бланш, он стоял посреди гостиной со смятой газетой в одной руке и пустой чашкой в другой. Она улыбнулась, и Жан-Жану показалось, что его сердце, как попавшийся в силки кролик, нервно задергалось в груди.
Настал момент истины: она была здесь, рядом, и он не знал, как осмелиться ее поцеловать. Теперь он был уверен, что никогда этого не сможет. На долю секунды он подумал, что придется ему удовольствоваться жалкими подачками от жизни на весь остаток своих дней, что Бланш просто не создана для него и надо быть полным идиотом, чтобы подумать, будто она будет счастлива, если ее поцелует такой неудачник, как он. Какая-то невероятная сила словно мобилизовалась, чтобы не дать ему поцеловать девушку. Эту силу он сразу узнал: она поселилась в нем уже так давно, это она помешала ему сдать экзамен «Ступень+3», когда от него требовалось лишь последнее усилие, чтобы преуспеть, это она не дала ему воспротивиться, когда Марианна остановила на нем свой выбор по причинам, которых он до сих пор не понял, она же заставила его жить с ней все эти годы, несмотря на ее окаянный характер зеленой мамбы, и она же примирила с мыслью проработать всю жизнь охранником в торговом центре.