Ученье – свет, а не захочешь светить – заставим
Шрифт:
— Не понял, — неподдельно изумился человек, считавший себя в этом раю уже круче самого Бога. — Кон, ну-ка покажись.
Из-за спины неспешно вышел лицеист-подросток и, шаркая по траве, обошёл стоящего в ванной Диму, остановившись непосредственно перед ним.
— И что это значит? — потребовал объяснений голый красавчик, указывая на цветастую преграду.
— Это значит, что сегодня не твой день для созидания реальности. Ты сам подтвердил её очередь.
— Но ванны же ты создал по моей команде?
— Она дала тебе разрешение в этом
— Пипец, — тяжело выдохнул Дима и тут же поинтересовался: — Но высохнуть-то мне можно? Или для этого эту ведьму надо звать с полотенцем?
— Всё, что касается тебя, кроме тебя, никому неподвластно.
— А это что, меня не касается? — вызывающе ткнул он пальцем в китайскую роспись по стенам.
— Как? — искусственный Разум изобразил крайне недоумённую мордашку.
— Каком. Это ограничивает мою свободу!
— Неправда, — невозмутимо парировал Кон. — Никто тебя не ограничивает. Ты волен передвигаться в установленных рамках этого мира без ограничений.
С этими словами лицеист махнул рукой в жесте сеятеля, как бы показывая: а не пошёл бы ты прямо сейчас куда подальше. Дима, не высушившись и не одевшись, с психом выскочил из ванны и шагнул к импровизированному забору в два его роста. Попытался раздвинуть секции. Ничего не получилось. Конструкция оказалась монолитной и буквально вкопанной в землю, а то и забетонированной в основании под слоем дёрна.
Он хотел было проткнуть и порвать полотно, лихорадочно оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь подходящего. Но в итоге, ничего не найдя, отказался от этой идеи, полагая, что вряд ли сможет навредить фундаментальному забору райского изготовления. Поэтому, подумав, даже не попробовав творение Веры на прочность, решил урегулировать иллюзию заключения дипломатическим путём.
— Вера Батьковна, — повысил он голос в направлении компьютерного уголка, почему-то решив, что дежурная созидательница их сегодняшней реальности находится там.
— Что случилось? — раздалось явно издевательское из-за ширмы прямо напротив, где он стоял.
Дима аж вздрогнул от неожиданности, не подозревая, что объект запроса окажется так близко. Но быстро пришёл в себя.
— Будьте так любезны, — приторно-льстивым тоном обратился он к ней, — уберите эту китайскую стену, пожалуйста. Иначе я её порву, как Тузик грелку.
— А ты трусы одел? — тоном строгой мамочки поинтересовалась Вера.
Дима глянул на своё хозяйство с видом: а что тут прятать? Одна красота во всей красе. И, явно переигрывая с недопониманием, ответил вопросом на вопрос:
— А чем вам не нравится, извините, живое воплощение Аполлона?
Из-за ширмы звонкими колокольчиками разлился переливистый смех девушки. Дима хищно улыбнулся. У дипломированного соблазнителя на автомате в один миг сложился генеральный план охмурения этой фифы, больной на голову от одного вида
— Вы слишком высокого о себе мнения, — вдоволь навеселившись, Вера кокетливо пролонгировала игру в словесный теннис, явно рассчитывая на интересное продолжение.
Ну, Суккубский пошляк, и продолжил:
— Верочка, девочка. Ты ещё и не видела моего возвышенного мнения. А как я в этом состоянии красив? Боже мой, просто бесподобен. Убери ширму, и ты воочию будешь иметь возможность лицезреть мою высокую стать, если присоединишься к её помывке.
Девушка через чур реалистично восприняла шутку. Это проявилось в шумном сопении, словно она дыхательными упражнениями старалась успокоиться. После чего, видимо решив больше не искушать себя, типа, на сегодня уже перебор, шурша травой, быстро удалилась в сторону центрального стола.
Дима выругался про себя, сожалея, что рыбка соскочила с крючка, не заглотив наживку. Но горевать по этому поводу не стал. Расплывшись в улыбке, нахал даже успокоил себя, мол, вода камень точит, а блудливое слово за слово рано или поздно обязательно приведёт к разврату.
Ширму она всё-таки убрала, но лишь когда отошла на приличное расстояние. Причём сделала это, даже не оборачиваясь. И молодой человек, ликвидировав ванны, пристально уставился на изящную брюнетку, уплывающую в море травы.
Но как ни хотелось ему высказать ей что-нибудь в спину колкое, решил всё же не «дёргать кошку за хвост», памятуя, что та начнёт гадить где ни попадя. Он волшебным образом высушился и как должное приоделся. Причём после короткого размышления попросил Кона соорудить ему придворный прикид по всем правилам императорских балов пушкинской эпохи.
На эту идею его натолкнул вид стоящего рядом лицеиста. Ему стало любопытно: а как себя чувствовали «графья» при выходе в свет? Одежда-то для современного человека непривычная. И первая его реакция, когда искусственный Разум облачил молодого повесу в мундирный фрак со всеми причиндалами, была: «Опупеть!»
Затребовав у Кона ростовое зеркало прямо здесь и сейчас, он принялся себя разглядывать и ощупывать, извиваясь, выгибаясь и вертясь, как и положено франту перед великосветским променадом.
В комплект входил тёмно-фиолетовый фрак. Этот элемент одежды он интерпретировал безошибочно. Застёгнутый и сжимающий нижние рёбра, что резко ограничивало в дыхании, он визуально формировал в районе желудка псевдоталию.
Огрызок пиджака с двумя хвостами до колен расширялся в плечах, становясь в верхней части на несколько размеров больше требуемого. Узкие рукава выглядели короткими. Словно дерюжку постирали не по инструкции, и она прилично села. В общем, понятия «фрак» и «удобство» оказались антонимами.