Ученик чародея (Часть 1-6)
Шрифт:
– Наверно, деньги?
– Да, да, и деньги в разной валюте. Немаловажное обстоятельство, работающее на меня: получить поддержку из-за рубежа ему больше не удастся, надо искать деньги здесь у нас. Это куда сложнее. Но важнее другая находка: тонкая прочная веревка, такого же характера, как та, на которой был повешен Круминьш. Очень удобна для завязывания узлов.
– Может быть и от одного куска?
– в сомнении спросил Кручинин.
– О, нет, - поспешил ответить Грачик.
– Куплена в самом Цесисе. Мы нашли лавку. Но дело не в этом, а в том, что на ней оказалась отлично вывязанная, заранее приготовленная удавка - возможно та, которую Квэп-Винд собирался накинуть на шею погибшему...
– Грачик сделал паузу, желая заинтересовать
– Узел на удавке завязан теми же руками, что на шее Круминьша и на пакете в колодце, - руками профессионального палача. Это - "узел Квэпа".
73. ДУРНО ВОСПИТАННЫЙ УЧЕНИК
По установившемуся между друзьями неписанному соглашению на время обеда все деловые разговоры прекращались.
– Процесс пищеварения достаточно труден для организма сам по себе, говорил Кручинин, - чтобы не отягощать еще и мозг всякой премудростью. Во время еды и с часик после нее разговор должен идти о самых легких и приятных предметах. Совсем не глупо придумана музыка во время обеда. Только скудоумные ханжи могут считать ее буржуазной блажью.
А так как Кручинин очень любил жареную двинскую лососину, ел ее со смаком, не торопясь и запивая солодовым портером, то обед друзей обычно затягивался. Грачик с трудом выдерживал искус некасательства дел. Зато как только миновал положенный час послеобеденного молчания, он сразу принялся за продолжение прерванной беседы:
– Совершенно очевидно, - с уверенностью сказал он, - петля предназначалась, чтобы прикончить второе или, точнее говоря, третье "я" господина Квэпа. Он собирался довести до конца то, что не вышло с Залинем. Квэп видел спасение в том, чтобы дать нам доказательство своей смерти. Он считал, что в таком случае мы оставим его в покое и на деле Круминьша будет поставлена точка. Мало того - каково было бы отношение населения С. к советской службе расследования и безопасности?! "Не сумели докопаться до истины! Преступник ушел!" Вот что было бы заслуженной реакцией общественности на подобный финал дела!
– Ты прав, ты прав...
– отвечал Кручинин, хотя у него был такой вид, будто он вовсе и не слушал Грачика, думая о чем-то своем.
А Грачик, не замечая этого, с увлечением продолжал:
– Квэп не успел симулировать еще одно самоубийство в петле. Его модус операнди - петля душителя - дает отличную улику против разбойника. Последовательность преступника...
Кручинин неожиданно поднял руку, повернутую ладонью к Грачику, словно хотел остановить его стремительное движение по опасному пути.
– Понимаешь ли... Грач...
– проговорил он медленно, как если бы продолжал на ходу обдумывать слова.
– Я сейчас пытался взвесить все "за" и "против" этой самой "петли Квэпа". Конечно, модус операнди - козырь: эдакий туз - душитель гитлеровской выучки. Своеобразно и интересно... Но не кажется ли тебе странным: применив этот способ к Круминьшу, Квэп повторяет его с Залинем и еще раз пробует применить теперь? По-моему, это по меньшей мере неосторожно, а?
– Вы делаете Квэпу слишком много чести, подозревая его в нарочитости.
– Ты угадал, Грач, - Кручинин с удовлетворением кивнул головой.
– Это я и имел в виду: Квэп хочет водить нас за нос этой петлей. И может быть, вовсе не он ее оставляет на следу.
– Повторяю: вы о нем слишком высокого мнения!
– Если ты прав - значит, он окончательно утратил способность рассчитывать свои действия. Просто стыдно, что мы с ним столько времени возимся!
– Не "мы", а я, - возразил Грачик.
– Один я виноват в этой затяжке.
– Пойми, - настаивал Кручинин.
– Залинь утащил веревку из-под матраца. Заметил это Квэп или нет? Если заметил и все же прибег к петле, - он идиот!
– Животное, а не идиот!
– Не оскорбляй животных, Грач!.. Я думаю, что Квэп не заметил исчезновения веревки. Такое невнимание - это уже где-то у последней черты, через которую ему остается перешагнуть, чтобы попасться.
– А что
– радостно воскликнул Грачик.
– Что я вам говорил: он у нас в руках!
– У нас или у тебя?
– с улыбкой спросил Кручинин, подойдя вплотную к Грачику и глядя ему в глаза. Молодой человек прочел во взгляде друга столько тепла и неподдельной отеческой радости его успеху, что не нашелся, что сказать, только в смущении опустил голову, чтобы не выдать овладевавшего им торжества.
– Сим победиши?..
– раздельно спросил Кручинин.
– Не очень для меня лестно: дать себя победить куском веревки подлого душителя. Но я не в претензии... Теперь поскорее узнай, кто попал под поезд.
– Это уже не имеет прямого отношения к делу Круминьша, - ответил Грачик, все еще охваченный радостью от поощрения друга, всегда такого скупого на похвалы. При виде этой самоуверенности Кручинин нахмурился:
– Разве ты не сказал мне только что, будто Квэп у тебя в руках? Вот-вот и ты его возьмешь.
– Сказал и повторяю.
– И взяв, не сможешь предъявить ему имени его третьей жертвы.
– Почему третьей?
– удивился Грачик.
– Круминьш - раз; этот под поездом - два...
– Ты забыл Ванду Твардовскую. Разве не ради ее дела ты приехал сюда?
– Мне так не хотелось отвлекаться...
– виновато ответил Грачик, опуская голову, и отвел глаза в сторону.
– Чем больше притоков впадает в реку, тем она многоводней. Чем больше доказательств в руках следователя, тем убедительней обвинение. А каждое доказательство, каждая улика, и тем более каждая жертва, должны иметь имя. И только тогда, когда ты поймешь все до конца, сможешь сказать, что первостепенно, а что второстепенно. Что же касается жертв, на которых поднялись руки преступника, то их жизнь всегда должна стоять перед тобой, как нечто, первостепенное чего уже ничего и на свете нет.
К удовольствию Грачика, ему не пришлось тратить много времени и сил для расследования случая на железной дороге. Дело обошлось без него милиция города Цесиса прислала в Ригу вполне законченное дознание. По-видимому, Квэп действительно растерялся и начинал утрачивать способность к заметанию следов. Это было закономерно: он, как зверь, метался в суживающемся круге облавы и совершал ошибочные ходы, которые должны были привести его под выстрел охотника.
Вкратце ход дела был таков: начиналось оно в Тарту, в Эстонии. В одно из отделений тартуской милиции явилась некая Мария Солль с просьбой отыскать ее исчезнувшего брата Густава, немолодого уже человека, страдающего слабоумием. Его болезнь была зарегистрирована в психиатрической клинике тартуского университета: гебефреническая форма шизофрении. По свидетельству Марии Солль, Густав был подобен ребенку, с которым подчас можно было делать что угодно, но обладал вполне нормальным физическим развитием и даже привлекательностью. Он был послушной игрушкой в руках женщин. Мария привыкла к тому, что он почти никогда не бывал один, несмотря на то, что ни одна из его знакомых не могла извлечь из него и десятка сколько-нибудь связных фраз. Быть может, именно поэтому - по мере раскрытия его душевной неполноценности - и происходила столь частая смена привязанностей. Но с некоторого времени Мария, на иждивении которой находился Густав, стала замечать, что у него появляются кое-какие вещи, которые он не мог приобрести за свой счет. Сначала Мария заподозрила, что Густав заглядывает в ее кошелек. Но это подозрение отпало, и вскоре она открыла источник его доходов: Густава снабжала деньгами какая-то женщина. Марии удалось найти эту женщину, и она решительно попросила не давать Густаву денег. По акценту собеседницы Мария поняла, что имеет дело с латышкой. Она очень не понравилась Марии - блондинка среднего роста, скорее худая, нежели полная, она имела очень нездоровый, потрепанный вид. Она говорила с Марией, не выпуская изо рта сигарету. Когда догорала одна, она сразу закуривала следующую. К тому же от нее довольно сильно пахло вином.