Ученик
Шрифт:
– Слушай, Афанасий, тебе не надоело в нежилом доме обретаться. Ты же домовой, тебе хозяйство положено вести. А здесь у тебя, небось, и каргорушей-то нет… – припомнил я незнакомое словечко.
Он поднял голову и как-то тоскливо на меня посмотрел:
– Конечно, нет… Откуда ж им взяться, каргорушкам-то. Хозяйства нет, хозяев нет, так одни насельцы – несерьезный народ. Со мной уже другие домовые и не водятся. А что я могу сделать, если жильцов-то переселили… – и он горестно вздохнул.
– А хочешь, я тебя в хорошую семью
– Как это?.. – не понял он.
– Ну как… моему очень хорошему другу собака нужна. Ты же можешь собакой перекинуться. Только чтоб пес побольше был. Вот я тебя и порекомендую. Мне кажется, ты отличным домовым был. Что ж тебе пропадать? А?..
Голубые глазки засветились так, что можно было подумать, будто в голове у Афоньки зажглись два фонарика. Он облизнулся и неожиданно хрипловато спросил:
– И что, твой друг сам меня позовет к себе жить?..
– Если ты ему и его хозяйке понравишься – позовет. Но главное, как мне кажется, тебе надо будет подружиться с их сыном. Отличный мальчишка. Только мне кажется, он тебя сразу раскусит… Ну, что ты домовой.
– У него что, дар есть? – Афанасий, похоже, несколько оторопел.
– Это мне так кажется. Но может быть, я и ошибаюсь. В любом случае, Афонька, если ты или твоя Анфиска в этой семье чего по-крупному нашкодите, или Данилу обидите, я вас обоих в пыль размету… или размечу… или разметаю… Ну в общем – в пыль! Ты меня понял?! – Я скорчил самую зверскую рожу, на которую был способен.
Но домовой совершенно не испугался. Видимо, он уже прекрасно разбирался в моем истинном настроении и мог отличить, действительно я разъярен или прикидываюсь. Вместо того чтобы испугаться, он вдруг стал прыгать по площадке на одной ножке, припевая: «Мы поедем в новый дом… мы поедем в новый дом…»
Потом остановился и, уставившись мне в глаза, спросил:
– Когда?..
В его глазенках было столько нетерпеливого ожидания, что меня чуть не прошибла слеза.
– Я сейчас пойду Юрке позвоню, а ты со мной минут через пятнадцать – двадцать свяжись. Я скажу, когда и где тебе нужно будет меня ожидать. Постарайся большой собакой быть, не особо благородной, но и не совсем уж дворнягой. А то я твои привычки знаю – опять будешь на жалость бить. Да еще надо подумать, как твою Анфиску протащить.
– А чего тут думать, блохой поедет… – радостно объявил он.
– Ты что, никаких блох, ни в коем случае! А то вместе со своей блохой… тьфу ты, со своей Анфиской вылетишь в два счета. Собака должна быть чистоплотной и любить купаться!
Афонька поежился, задумчиво склонил голову набок и предложил:
– Может, ей ошейником стать, противоблошиным?..
– Она что, и в ошейник может обернуться? – удивился я.
– И-и-и-х, господин. Чтобы в хозяйский дом попасть, я репьем готова обернуться, а тут благородная вещь… – раздалось вдруг из кучки мусора, наваленной в углу площадки.
Домовой бросил на мусор испуганный взгляд и начал оправдываться:
– Я ей велел тебе, господин, на глаза не показываться. Ты что-то на нее серчаешь… Ну я подумал… – Он смущенно завозил ножкой по полу и опустил глаза.
– Правильно подумал, – одобрил я его, и он тут же довольно заулыбался. – И вообще, ты с ней построже, построже… А что она меня слышала – тоже хорошо, будет знать, на что идет… – Я еще раз грозно поглядел на мусорную кучку, и в ней опять завозились.
– Значит, ты все понял?.. – повернулся я к Афоне.
– Все, все, господин! – Маленький меховой дед энергично закивал головой.
– Смотри, голова отвалится… – насмешливо бросил я, поднимаясь по лестнице.
– Ничего, не отвалится, – донеслось с опустевшей площадки, а потом словно удаляясь: – Спасибо, господин… – и еще тише: – Ты настоящий господин…
Я поднялся по лестнице и вышел в коридор. Курильщиков было уже четверо, и конкурс анекдотов в самом разгаре. Один из дымокуров, Севка Рыжов из технической группы, увидев меня, осклабился:
– Илюха! Ты чего это по черным лестницам шастаешь?
– Кабинет себе подыскивает. Отдельный… – загыгыкал не знакомый мне чернявый молодой парень.
Но у меня не было ни времени, ни желания вступать с ними в соревнование по остроумию, я только махнул рукой и направился на свое рабочее место.
Набрав рабочий телефон Воронина, я довольно долго ждал, когда там поднимут трубку. Оказалось, что время было уже первый час, и в воронинской конторе народ приступил к… ленчу. Когда трубку передали Юрке, он с набитым ртом заявил, что готов выехать за собакой хоть сейчас. Правда, с женой он связаться не успел, но принимает весь риск и всю ответственность на себя, и если собака хорошая, он ее заберет. Мы договорились, что он подъедет ко мне на Таганку через сорок минут.
И вот через сорок минут я вышел на душную, прожариваемую солнцем улицу и, дойдя до угла нашего здания, увидел спрятавшегося в тени огромного пса. По-моему, это была помесь ньюфаундленда и кавказской овчарки. Его мощную шею украшал изящный ошейник, явно купленный в каком-то шикарном собачьем магазине.
– Ну как?.. – раздался у меня в голове гордый вопрос.
– Все отлично, но ошейник мог бы быть и поскромнее. А то честный Воронин начнет твоего хозяина по всей Москве разыскивать.
Раздался горестный вздох, и шикарный ошейник на моих глазах превратился в довольно замусоленный кусок старой толстой кожи.
– Годится, – одобрил я.
И тут подкатила синяя воронинская «восьмерка».
Юрка выскочил из машины и быстро подошел ко мне. Но глаза его были прикованы к лохматому монстру, который, высунув здоровенный красный язык, устроился у моих ног.
– Вот это да!.. – только и сказал он, остановившись рядом. Затем он присел и, не отрывая глаз от собаки, спросил: – И как его зовут?