Учитель и его время
Шрифт:
Организационное участие медицинских специалистов в боевых действиях приобретало характер своеобразной двух-трехлетней вахтовой службы. Война стала полигоном для сотен врачей, направлявшихся в 40-ю армию в качестве стажеров. Конечно, это была необычная воина. Ее целями были укрепление наших южных границ и создание демократического Афганистана, но ее логика в связи с сопротивлением населения не получила удовлетворительного решения. Армия увязла в боях. Гибли люди, страдали раненые и больные, заполняя медсанбаты, госпитали в Джелалабаде, в Баграме, в Кабуле и медицинский транспорт – вплоть до Ташкента, Москвы и Ленинграда. Гибло и население Афганистана.
В 1980—1981 гг. в наши лечебные учреждения в Афганистане попали, экземпляры автореферата моей диссертации
Сложность медицинского обеспечения войск потребовала активного участия в этом Ф. И. Комарова и главных специалистов, в том числе Е. В. Гембицкого. Сам он никогда не упоминал о своих командировках туда, но я знаю, что их было несколько. И каждая из них была небезопасной.
Как когда-то, в годы Великой Отечественной войны главным терапевтам Красной Армии был М. С. Вовси, так и в течение всей афганской войны – с 1979 по 1988 г. – главным терапевтом Советской Армии суждено было быть Е. В. Гембицкому. Я никогда не слышал о таком сравнении. И хотя сами эти войны – несравнимы и по тяжести, и особенно по смыслу, мне представляется, что такое сравнение возможно уже потому, что задачи руководства терапевтической службой воюющей армии легли на плечи прямого ученика известной плеяды терапевтов той войны – М. С. Вовси, П. И. Егорова, Н. С. Молчанова. И он с этой задачей справился.
К событиям афганской войны мы еще вернемся.
В феврале 1979 г. Е. В. было присвоено воинское звание «генерал-лейтенант медицинской службы».
С этим, ранним, этапом деятельности Гембицкого на посту главного терапевта связано создание им собственной кафедры. Это требовало организации учебного процесса, приобретения опыта преподавания в системе усовершенствования врачей по основным терапевтическим специальностям (кардиология, ревматология, пульмонология и др.). Особенно большое значение придавалось подготовке высококвалифицированных кадров руководящего состава. Для этого им и его сотрудниками были разработаны циклы для усовершенствования главных терапевтов округов, флотов и видов Вооруженных Сил, а также ведущих терапевтов окружных и крупных гарнизонных госпиталей.
Система усовершенствования врачей в стране в те годы быстро развивалась, приобретая характер непрерывного последипломного обучения. В армии эта функция, наряду с ВМА, во все большей степени связывалась с Военно-медицинским факультетом при ЦОЛИУВ.
В недавнем прошлом заведование даже крупной кафедрой в ВМА было для Е. В. четко регламентированным ее местом в структуре Академии. Работа в качестве главного терапевта МО, утратив локальную конкретную цель (только руководство кафедрой), приобрела многогранность направлений во всем объеме задач и размещения ВС в стране и за ее пределами. Все было важно, и многое, наслаиваясь друг на друга, становилось неотложным. К этому добавлялись нестабильные требования вышестоящего руководства (не столько ЦВМУ, сколько Штаба тыла ВС), что требовало постоянной оперативности и умения маневрировать объемом и темпом выполнения своих дел. Гембицкому все это было по плечу, но ему, склонному к программным действиям, приходилось учиться именно маневренности. И здесь его выручали системность подхода к любой работе (воспитанная когда-то в Уссурийске) и умение выделить главное, эшелонировать задачи по их важности. Он определил крупные направления: работа с руководящим звеном терапевтической службы Советской Армии (учеба, обмен опытом, создание вертикали идей, требований, тактики), терапевтическое обеспечение боевых действий наших войск в Афганистане, работа непосредственно в округах, флотах и группах войск, кадровая работа, функциональное руководство терапевтическими кафедрами ВМА и военно-медицинских факультетов, ведение собственной кафедры,
Система задавила непредсказуемость и разрушительность внешних влияний и мелочей. Все это – при минимуме эмоций, без шараханья, при разумном согласовании с теми, от кого зависела ее реализация. Чтобы это произошло, потребовался год.
С ранним периодом московской жизни Е. В. в личном плане у меня связано немногое. Как-то я провел целый день вместе с ним, сидя у него в кабинете на кафедре. Он работал, а я, не мешая ему, знакомился с новейшей литературой, лежавшей у него на столе. Потом мы вместе обедали в госпитальной столовой. Вечером, заехав за профессорами Р. X. Ясаевым и Ю. Г. Шапошниковым, помчались в Шереметьевский аэропорт. Они улетали на какую-то конференцию в Минск… А я возвратился в Москву. Но разве дело было в этом. Мы просто были вместе.
В другой раз, узнав, что я с женой приехал в Москву, и, не имея времени для встречи, он тем не менее тут же предложил достать нам билеты на выставку картин Дрезденской галереи в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Москвичи выстаивали туда длинные очереди, а нам повезло. Это и есть Гембицкий: он умел разглядеть в каждом человеке и в каждой ситуации конкретную возможность быть нужным и делал это от души. И эту его добрую заботу я запомнил больше, чем посещение Дрезденской галереи…
У нас, в Саратове, до 1983 г. он был лишь однажды. Прочел преподавателям лекцию о СПИДе (тогда это было новостью), посетил клинику, побывал у нас дома…
В марте 1983 г. на базе Саратовского военно-медицинского факультета было проведено методическое совещание всех терапевтических кафедр военно-медицинских факультетов по проблемам обучения. Руководил им Ф. И. Комаров. Участвовал и Е. В. Гембицкий. Нами под руководством проф. Л. М. Клячкина, все было подготовлено, и совещание прошло успешно. Е. В. Гембицкий и в этот раз побывал у меня дома.
Еще в 1981—1982 гг. Е В. высказал намерение взять меня к себе на кафедру. Это естественно вытекало из всего того, что нас связывало, и я стал жить этим ожиданием. Звонил, опрашивал. Но он, шутя, советовал: «Пейте валерьянку…» и успокаивал, что все идет хорошо. Очень рассчитывал перейти на работу в Москву и Л. М. Клячкин, причем давно. Нужно подчеркнуть, что он действительно сделал очень много за то время, что работал в Саратове. Он организовал кафедру ВПТ, объединил ее с институтской кафедрой госпитальной терапии, добился получения самой крупной для того времени в городе клиники (на 250 коек), в 1975 г. создал пульмонологический центр, положил начало формированию Саратовской пульмонологической школы, возглавил областное общество терапевтов и т. д. И он действительно заслуживал большего, чем мог дать ему Саратов в дальнейшем. В конечном счете, к лету 1983 г. стало известно, что по решению Ф. И. Комарова Лев Михайлович едет в Москву начальником формирующейся в рамках Московского военно-медицинского факультета кафедры физиотерапии и курортологии. Это решило и мою судьбу: кто-то должен был оставаться в Саратове. Огорченный Гембицкий еще раз, но уже грустно, посоветовал мне «пить валерьянку». Я пью ее до сих пор.
Незадолго до этого я завершил работу над монографией по материалам своей диссертации. Писал ее я года два, советуясь с Е. В. Л. М. Клячкин в августе 1983 г. передал мне кафедру; отбывая в Москву, он увез эту рукопись, чтобы «пробить» ее издание, так как это было еще более трудным делом, чем ее написать. И действительно, прошло 11 лет прежде чем она, дополненная и отредактированная, вышла (Гембицкий Е. В., Клячкин Л. М., Кириллов М. М. Патология внутренних органов при травме. Руководство для врачей. М.: Медицина, 1994).