Учитель из Меджибожа

Полянкер Григорий Исаакович

Услышав это, обер-ефрейтор выхватил из кобуры пистолет, кивнул шоферу, чтоб тот съехал на обочину. Со скрежетом скрипнули тормоза. Машина резко остановилась.

Шофер схватил автомат и вслед за своим старшим выскочил из кабины. Полицай, заметив, что на него направили автомат и пистолет, задрожал, стал махать руками, что-то объяснял. Но шофер, вскочив одной ногой на колесо, резким движением стащил его с машины, ударил прикладом по затылку, и тот заорал, схватившись за голову.

Обер-ефрейтор с минуту смотрел на корчившегося от боли швайна.

— Вальтер, подтяни

его к тому обрыву, подальше от дороги, и поговори с ним как нужно… Только быстрее!

Грузный, чуть сутулый шофер, вскинув автомат, подошел и ударил сапогом лежавшего в кювете полицая, показал рукой вперед. И тот, дрожа от ужаса, пополз к краю обрыва.

Через минуту прогремела автоматная очередь. Послышался дикий вопль, и все смолкло.

Машина тронулась, выехала на блестевшее под солнцем шоссе и помчалась дальше.

— И ходят же гады, только воздух портят… — обрадованно сказал Петр Лазутин. — Меньше будет таких подлецов, и нам легче станет…

— Конечно, — согласился обер-ефрейтор. И шофер, довольный своим подвигом, кивнул головой и нажал на газ.

Чтобы как-то развеселить своих соседей, Петр Лазутин сказал:

— Да, есть мудрая русская пословица: баба с воза — кобыле легче…

— Это не русская пословица, а, кажется, немецкая… — решил показать свою образованность шофер.

Петр Лазутин посмотрел на него:

— Да, да, ты, брат, прав! Возможно, и немецкая. Кажется, недавно в своей речи доктор Геббельс ее употребил… Умнейшая голова, скажу я вам… Когда слушаю его, душа радуется… Красиво говорит!

И шофер, и обер-ефрейтор согласились с ним. Они смотрели вперед. Какая досада! Скоро уже перекресток и придется повернуть в сторону. Ведь этому славному малому, который угостил их такими хорошими сигаретами, нужно будет сойти и добираться на другой попутной.

Грузовик мчался на большой скорости. Все трое жадно курили, смеялись, шутили и радовались, что расправились с русским швайном. Особенно был этим доволен незнакомец. Кто-кто, а он-то наверняка знал, что этот мордастый тупица с белой тряпкой на рукаве сулил ему большую неприятность.

Эти километры машина преодолела незаметно и на перекрестке резко свернула направо, остановилась. Все трое очень сожалели, что уже приходится расставаться. Но что поделаешь, война, и каждый обязан выполнять свой воинский долг. Пожелали счастливо добраться попутчику к своему знатному дядюшке.

Машина понеслась дальше по извилистой грейдерной дороге. Петр Лазутин стоял на обочине и еще долго смотрел на длинный пыльный хвост, который она оставляла в чистом, давно не вспаханном поле.

ОПАСНЫЕ ВСТРЕЧИ

Нервы были напряжены до предела. Кажется, он проделал далеко не весь намеченный путь, а уже встретил столько преград и тревог! Хотя большую часть дороги ехал на попутной машине, все же чертовски устал, словно прошел пешком тысячу верст.

Увидев небольшой лесок на возвышенности, направился туда. Вытянулся во весь рост на траве, устремив взор в небо, где кружили легкие, тюлевые облака, словно отара овец резвилась под солнечными лучами. Дорога казалась необычайно далекой и опасной. Он еще не представлял, как доберется до города. Ему все время мерещился тот тупоголовый рыжий детина. Сколько таких еще встретится на его пути!

Передохнув немного, поднялся и неторопливо отправился в путь, держась подальше от асфальта. Спешить было некуда. Вот здесь, среди неба и земли, он теперь чувствовал себя свободным, как птица, отрешенным от всех мирских забот. Только когда вдали увидел избы, постройки, деревню, его охватила тревога. Хоть знал, что там должны жить добрые люди. Они радушно встретят его, накормят и дадут на время приют.

Но он должен быть осторожным, чтобы снова не попасть в какую-нибудь переделку.

Так, должно быть, будет все время, пока он не доберется до места. В большом городе найдет своих добрых друзей, и те помогут ему, как и он им когда-то помогал. Но столько времени уже прошло, как он их видел, и ничего о них не знал! И кто может поручиться, что с ними все благополучно, если ни один человек не знает, на каком он свете находится, что с ним может случиться через день, через час. Вокруг царят война, произвол, беззаконие.

Он медленно шагал чистым невспаханным полем. Не заметил, как и день прошел. Скрылось за облаками солнце, наступили сумерки.

Неподалеку словно из-под земли выросла деревня. Он это увидел сразу, когда взбежал на крутой косогор. Там, где проселочная дорога сворачивает к крайним избам, мерно покачивался под ветерком журавель. Придорожная криница. Не помешает испить студеной воды, утолить жажду.

Подойдя ближе, путник увидел на разбитой снарядом старой груше напечатанный на машинке грозный приказ. В конце знакомые слова: «Тодт… Капут… Смерть…»

Это совершенно новое сочинение немецких властей: всем гражданам строго запрещено пускать на постой прохожих штатских или военных без разрешения на то коменданта или бургомистра. За невыполнение — смерть, тодт, капут…

А дальше привычное, знакомое: всех военнослужащих рейха, идущих в одиночку или небольшими разрозненными группками, а не со своими частями, должно считать злостными дезертирами; их надлежит задерживать и отправлять в комендатуру… За невыполнение — смерть… капут… тодт…

Он понял, что войти в дом хотя бы на минутку и попросить хлеба — опасно… А ему так необходимо было после пережитого забраться куда-нибудь на сеновал, поесть немного и отоспаться.

Вытянув из глубокого колодца ржавое ведро, он жадно прильнул к воде. Затем присел на большом камне поразмыслить о своем невеселом положении.

А ночь надвигалась. Поблизости не видно ни живой души, только внизу, где извивалась асфальтированная лента шоссе, проносились отдельные машины.

Пора двигаться дальше. Он поднялся с места (после холодной воды почувствовал, как сосет под ложечкой от голода) и пошел к проселку. Но вдруг услышал звон ведер и тяжелые, неторопливые шаги. Из крайней избы вышел длинный худой старик с обнаженной головой, в фуфайке, с коромыслом на узких плечах. Приблизившись к кринице, он зло посмотрел на Лазутина и тут же опустил печальные глаза.