Учитель
Шрифт:
Вот взять сейчас и взлететь!
Колодки не пускают…
Нечай с тоской смотрит за горизонт: все в его руках. Он уйдет, он улетит, он навсегда избавится от этого мрачного, холодного пейзажа: от пеньков, оставшихся на месте леса, от взрытой безобразными шрамами земли, от глубоких провалов обрушенных шахт. Он добежит до этого теплого поля с высокой зеленой травой, а иначе зачем жить? Зачем просыпаться утром, если не верить в избавление?
– На волю хочешь? – грубо спрашивает бывший попик, подойдя сзади.
Нечай вздрагивает и оглядывается.
– Не выйдешь ты на волю. Кто однажды бежал,
Эти слова на миг кажутся Нечаю злым пророчеством, и он прогоняет попика безобразной бранью.
Он убежит. Он убежит, и никогда сюда не вернется.
Нечай проснулся с горьким привкусом во рту: он не любил вспоминать время перед вторым побегом. Его наивные мечты, подобающие более шестнадцатилетнему юнцу, вырвали с корнем, затоптали, выжгли. Выжгли зеленое поле из его сердца – и не оставили ничего, кроме страха. И старый ведун не смог вернуть его обратно.
Нечай был в этом поле, смотрел на него: на высокую зеленую траву, на небо над ней – и бежать ему не хотелось. Да и трава теперь не доставала ему до подбородка, как когда-то…
Мама заботливо перевязала собачьи укусы тряпицами, пропитанными травяным настоем – не так уж страшно кусались эти собаки, разбитая об ступеньки голова болела гораздо сильней. Мама, конечно, нащупала огромную, продолговатую шишку и долго сокрушалась, и хотела приложить к ней лед, но Нечай отказался: льда он терпеть не мог. Дома он сказал, что его позвали биться дворовые, и Мишата поверил, вспоминая предложение Тучи Ярославича схватиться с Кондрашкой.
Он возвращался домой из крепости по тропинке через болото, и на этот раз не удивился, встретив около идола Дарену. Она снова опускала глаза, прикидываясь скромной, и говорила тихо и сдержано.
– Чего стоишь-то тут? Солнце садится! По темноте в Рядок хочешь возвращаться? – недовольно спросил Нечай.
– Не знаю, стою и стою. Мне тут хорошо.
– Холодно же…
– Ну и что? Подумаешь! Я холода не боюсь! – фыркнула она.
– И чем же тебе тут хорошо, а? – Нечай думал ее поддеть – ведь понятно, что стоит и его ждет. Почему-то эта мысль не вызвала неприязни. И то, что она не боится холода, тоже показалось странным и немного задело – женщины представлялись ему слабыми существами, которые боятся всего.
– Я с ним разговариваю.
– И как? Он тебе отвечает? – скептически поинтересовался Нечай.
– Не знаю. Мне кажется, да. Только он ничего не говорит, но я почему-то знаю, что он думает, – Дарена на миг вскинула глаза, оглядела Нечая с головы до ног и вскрикнула, – ой, у тебя кровь! Кровь на руке!
– Да ну? – усмехнулся Нечай, поднял с земли пригоршню снега и вытер руки – собачьи укусы были неглубокими, только пальцы посинели и распухли.
– Это же надо перевязать!
– Не надо, – тут же грубо ответил он – Дарена снова потупилась и замолчала. Он боялся ее прикосновения – слишком хорошо помнил полночь в бане и ее белое тело, закутанное в полупрозрачный плащ волос. Вот и теперь, стоило только подумать, что она до него дотронется, как горячая волна пробежала по телу, и сердце бухнуло в уши тяжелым ударом.
Дарена опустила голову так низко, что Нечай решил, будто она снова расплачется, не выдержал и мирно пробормотал:
– Да
– Я? Нет, я не дуюсь, – быстро ответила она, – а меня сегодня отец Афанасий спрашивал про идола…
– Неужели? Вот зараза…
– Ага… и про тебя еще… – вздохнула Дарена.
– И что же он спрашивал?
– Он спрашивал, знаю ли я, где идол стоит, а я ему ответила, что не знаю. И сказала еще, что если бы и знала, ни за что бы не сказала.
Нечай только кивнул головой.
– А про тебя он спрашивал, знаю ли я, что ты с Фимкой… это… ну…
– Да? А на это ты что ответила? – хмыкнул Нечай.
– Сказала, что ничего про Фимку не знаю, – она покраснела.
– Ладно… Пойдем, провожу тебя домой. Стемнеет скоро…
– Погоди еще немного, пожалуйста. Мне сегодня кажется, что он хочет сказать что-то важное, а я его не слышу. Если нас будет двое, мы услышим. Жаль, с тобой нет этой девочки, Груши… Втроем было бы еще легче… Мне этого не объяснить… Вот смотри, – Дарена сняла рукавички, запрокинула лицо и подняла руки, будто держала над головой большой, тяжелый шар; широкие рукава шубки упали ей на голые локти: под лилейной, прозрачной кожей были видны голубые веточки вен. Какие тонкие руки… Кажется, только тронь – и переломятся, сомнутся. Нежные, мягкие. И ладони – чуть розоватые.
Нечай тряхнул головой.
Он прослушал тогда, о чем она говорила, а теперь, лежа под теплым тулупом, неожиданно вспомнил. Она говорила о силе древнего бога, которая крепнет от их присутствия. О том, что своими мыслями они подпитывают его. Что они нужны древнему богу ничуть не меньше, чем он нужен им. Другими словами, конечно, но суть была приблизительно такой. А Нечай, как дурак, пялился на нее, и думал совсем не об этом.
До завтрака он сидел за столом, записывая сказки, а, наевшись сладкой пшеничной каши, оделся и позвал Грушу с собой. Воевать с Тучей Ярославичем и его дворовыми ему больше не хотелось, да и играть с огнем не следовало: кто его знает, боярина, вчера он рассердился, сегодня остыл, завтра опять разозлится… Может, есть и другие пути? Почему бы не поискать?
Пока Груша одевалась, Нечай вышел на улицу и кликнул Стеньку, коловшего дрова в своем дворе.
– Слышь… – Нечай замялся, – не можешь сбегать в одно место…
– Да куда угодно! – Стенька вытер пот со лба и воткнул топор в колобаху, – да ты заходи, дядь Нечай. Отец обрадуется.
– Не, я тут подожду.
– Куда сбегать-то надо? – Стенька вышел за калитку.
– Только не говори никому, ладно? То есть, вообще никому…
Стенька обижено скривился.
– Позови Дарену, а? Только никому, кроме нее, не говори, что это я ее звал. Скажи, пусть идет туда, где мы вчера виделись.
Стенька хитро прищурился и понимающе кивнул.
– Да нет, тут совсем другое… – начал неуклюже оправдываться Нечай, – ты не подумай…
– Да ничего я такого и не думаю! Я быстро! – Стенька ухмыльнулся и бегом помчался по улице в сторону рынка, изредка оборачиваясь и продолжая загадочно улыбаться.
Нечай не сомневался, что Стенька никому об этом не расскажет – не такой он парень, но все равно было как-то неловко. Вскоре на улицу вышла Груша, и Нечай поиграл с ней в снежки, пока Стенька не вернулся.