Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.
Шрифт:
Такое противоречие между социальными условиями и личными предпочтениями также определяло демографию профессии. Материальные лишения и социальная нестабильность стали прямым результатом нереальных целей и неудач «великого перелома», инициированного советскими лидерами. Две важные черты плановой экономики — дефицит товаров и нехватка рабочей силы — влияли на учителей противоречивым образом. Дефицит товаров и услуг сопутствовал повседневной жизни и портил настроение и самочувствие. Центральные власти изо всех сил убеждали учителей, что эти проблемы вызваны просчетами местной бюрократии, а не являются следствием экономических просчетов. Учителя не переставали жаловаться и порой чувствовали себя никому не нужными и даже обманутыми местными и районными чиновниками, материальные трудности тем не менее вынуждали многих оставить школу, поэтому в ней никогда не
Вторая важная черта плановой экономики — нехватка рабочей силы — сделала учителей, особенно хорошо подготовленных, опытных, трудолюбивых, ценным товаром. По достоинству оценив возможность распоряжаться этими ресурсами, учителя заключили что-то вроде «общественного договора» с советским режимом, обменивая свой труд (и любые формы контроля над их работой) на улучшение условий жизни. Это единство экономических трудностей и распределения ресурсов во многом определяло процесс превращения учительства в стабильное, лояльное и безгласное сообщество.
Таким образом, развитие советского учительства следует понимать как процесс сложный, в чем-то противоречивый, но, в конечном счете, объединяющий. Учителя становились профессиональным учительским сообществом благодаря активному и последовательному реагированию на условия жизни, готовности к перемене места работы и в силу демографических изменений. Однако за этими коллективными трансформациями стояли конкретные мужчины и женщины, ставшие учителями при Сталине. Чтобы оценить эту часть процесса «становления», надо проанализировать, как одна молодая женщина стала советской учительницей [31] . Отец, сам учитель физики на Украине, послал свою 14-летнюю дочь получать в Киеве техническое образование, что, по его мнению, закрывало для нее двери школы:
31
Эта женщина родилась в 1918 г. и выросла в небольшом городке, училась и работала на Украине, окончила университет во время немецкой оккупации, немного преподавала в сельскохозяйственном училище, ее увезли в Германию, в итоге она оказалась в лагере для перемещенных лиц в Западной Европе, а интервьюировали ее в Соединенных Штатах в 1951 г. HP. A. № 1354. Р. 1-83.
«Мой отец не хотел, чтобы я стала учителем. Он хорошо знал эту свою работу и понимал, с какими трудностями она связана. Я хотела стать учителем, но он пытался меня разубедить… Он видел гигантский рост промышленности в стране и думал, что мне сильнее повезет, если я получу подготовку для этого поля деятельности. Когда я возражала, он просто отвечал, что я ничего не понимаю, что слишком молода и должна делать что мне скажут»{296}.
Здесь важно то, что советская девушка связывала свою судьбу с определенным видом деятельности. Отец заботился о выборе ею рода занятий, но вопрос о том, чтобы сделать хорошую карьеру, даже не ставился. Когда эта девушка заканчивала в 1934 г. школу, ее послали пройти практику в Днепропетровске. Работая на большом заводе, она не забывала о своем истинном призвании — школе:
«Понимаете, вся моя семья давным-давно была связана с профессией учителя. Преподавание, думаю, у меня в крови… Я намного больше хотела преподавать, чем работать на производстве».
Чтобы стать учительницей, она использовала родственные связи — своих родителей:
«Первую половину года я вела физику в районной школе, работала с пятыми, шестыми и седьмыми классами. — Интервьюер: Вы хотите сказать, что сами изменили характер своей работы? — Нет, вовсе нет, хотя в какой-то степени да. Начальник нашей электростанции хорошо знал мою семью. Он очень, очень тепло относился ко мне, хотя и был членом партии, причем активным членом, тем не менее он относился ко мне очень дружелюбно, почти по-отечески. Его дети были учениками моей мамы. Директор школы, где работала моя мама, тоже хорошо ко мне относился, поэтому благодаря знакомствам там и здесь устроилось так, что мне разрешили работать часть дня на электростанции, куда меня направили, и преподавать в школе тоже. Все, конечно, было незаконно, вовлеченные в это дело директора могли получить из-за меня крупные неприятности, но их личные чувства возобладали. Так я и стала учительницей»{297}.
Едва оказавшись в школе, она поняла, что сделала правильный выбор: «Мне нравилось проводить занятия, дети тоже меня любили. Мне казалось, что все у меня получится хорошо». Для перехода в среднюю школу ей, однако, требовалось получить высшее образование. Благодаря отличной подготовке и «пролетарскому» происхождению (дочь учителей) она в 1936 г. получила хорошую стипендию в Днепропетровском университете. Следующие четыре года она преподавала физику в восьмых, девятых и десятых классах. У нее пока не было диплома, но она умело воспользовалась нехваткой квалифицированных опытных учителей: «Я еще не закончила учебу в университете и по закону не имела права преподавать. Я еще не стала учителем. Но из-за нехватки учителей на это смотрели сквозь пальцы»{298}. Таким образом, эта учительница, подобно многим другим, поняла, что особенности советского общества и профессии учителя позволяют устраиваться на работу в школу и уходить из нее. Однако, судя по этой истории, такую возможность надо было понять и суметь ею воспользоваться, причем хорошие личные связи оказывались весьма полезными.
Когда ее спросили об условиях жизни и отношении к работе в школе, эта молодая учительница рассказала о многих трудностях и ограничениях, с которыми ей приходилось сталкиваться:
«В работе учителя не бывает никаких улучшений или изменений, если только он не член партии. Что еще может учитель, кроме преподавания? Долгие годы он не покидает классов. Более опытные учителя устраиваются в большие городские школы. В лучшем случае учитель может рассчитывать на работу в десятилетке вместо начальной школы».
Эта молодая женщина также не согласилась, что многие учителя получали прибавку к зарплате за стаж, образование или хорошую подготовку:
«Зарплата учителей с приобретением опыта росла, но черепашьими темпами, едва заметно. Зарплата также увеличивалась при высшем образовании. Но и эта прибавка была весьма незначительной и почти никаких изменений в бюджет не вносила. Сейчас уже не помню точные цифры. Если в двух словах, все эти прибавки можно приравнять к покупке одной пары обуви в год, не больше».
Ее родители — «бедные учителя» — не могли помочь ей деньгами во время учебы. Ее мать, всю жизнь проработавшая в школе, получила прибавку только тогда, когда «всем учителям по всей стране в 1937 г.» повысили зарплату (очевидно, в связи с постановлением ЦК партии 1936 г.). Однако даже с этой прибавкой учителя «получали меньше квалифицированных заводских рабочих». Мы все знаем об этом существенном увеличении зарплаты, но свой уровень жизни люди также оценивали по доступности товаров для них в сравнении с представителями других профессий. Судя по этим воспоминаниям, учителя считали, что заслуживают большего, чем рабочие, и не видели существенных улучшений своей жизни относительно остальных социальных групп общества{299}. Удивительно, но зарплата советских учителей не зависела от их пола. Интервью не дают здесь точной информации, но мать этой учительницы зарабатывала больше ее отца, потому что считалась «выдающимся педагогом».
Когда интервьюер спросил о питании (американские исследователи постоянно задавали этот вопрос, чтобы узнать об уровне жизни при социализме), эта молодая учительница ответила очень эмоционально:
«(Интервьюер: Где вы и другие учителя обедали?) Кажется, вас очень интересует наше питание. Мы никогда не обедали… Мы постоянно голодали. Все время. Ощущение пустоты в желудке никогда нас не покидало. Чтобы не усиливать эти неприятные ощущения, мы никогда не говорили о еде… В учительской был буфетик, где можно было купить чай и ломтики хлеба. Я всегда была слишком занята и увлечена своей работой, поэтому никогда даже не пила чаю. Все равно кусочек хлеба бы не помог. Он бы только усилил голод, и человек сильнее осознавал, что он голоден. Обычно я обедала после школы, когда возвращалась домой» {300} . [32]
32
Другие учителя-эмигранты указывали, что нехватка продуктов часто мешала их работе. HP. A. № 61. Р. 10-11; № 1492. Р. 6-7; ВЮ. № 175. Р. 3.