Удачная неудача Солнцеликого
Шрифт:
— Странно, что не нашли, — Ваен немного захмелел, пьем-то без закуски, зачем забивать божественный шоколадный привкус?
— Наверное, репутация особняка Фукеш оправдывает утрату рвения, — ох ты ж, он же не знает, что я поспособствовала восстановлению резерва старого мага, но ведь догадаться-то совсем несложно. Хорошо, что клятва уже дана, непонятно только почему так легко. Такое доверие к Гунару, или у Ванечки свой интерес? И это точно не мужской интерес к стервозной замухрышке. А вот дом Сары Фукеш в качестве тайного убежища — вполне. Пусть и с неприятным приложением в виде вздорной меня.
— А скажите уважаемый Гунар, мой предшественник…
— Да что ты заладила, уважаемый Гунар,
— Скорее уж дядюшкой, — так, похоже, меня все-таки развезло даже сквозь весь этот адреналин, поющий в крови до сих пор, — мне ведь на момент смерти там, дома, было пятьдесят пять без одного месяца. Три четверти жизни позади.
— Да? С этой точки зрения, мы почти сверстники, но я уже привык думать о тебе, как о молодой особе. Пусть будет дядюшка. И для тебя Кира, детка, тоже. А то ты на меня глаза поднять боишься.
— Вот это будет нашим вами… то есть, нашим с тобой, дядя Гу, следующим разговором. Но это — после храма.
Сара веселилась, выражение «дядя Гу» ее насмешило, ну хоть кто-то радуется. Для меня, битой жизнью тетки, вот так запросто принять в «дядюшки» незнакомого и явно обремененного врагами мужчину было абсурдно. А как отказаться? В этой ситуации — просто немыслимо глупо. Такими предложениями не разбрасываются. М-да, Нина, ждет тебя большая работа над собой. Чтоб зачесалось, у того, кто меня украл, найду — почешу!
— Разговор о чем, детка?
— Это потом, дядюшка, — обращение вырвалось легко, даже без внутреннего стеба, — а сейчас, хотя бы в двух словах, о моем предшественнике. Как он жил? Вы упоминали водопровод.
— Да-да. Водопровод и гладкие зеркала, это придумал предок Павиш. Эти вещи составили основу благосостояния семьи моей матери. Еще он занимался с целителями, но больше в качестве знахаря, хорошо в ранах разбирался. Под конец жизни подружился с горными людьми, но об этом мало что известно.
— А как к нему относилась семья? Что-что, а замена личности не могла не удивить.
Норд отстранился от семьи сразу. Переселение ведь произошло в тело взрослого мужчины, имеющего жену и детей. О жене мне мало что известно, новый Норд ей не нравился. А о детях он хорошо заботился настолько, насколько мог. Это все, что я, будучи мальчишкой, запомнил. Когда мы познакомились, предок Павиш уже жил один, в маленьком, но очень удобном домике, который сам и построил.
Похоже, все главные слова на сегодня сказаны. Хотелось остаться одной, а лучше, в компании стакана этого забористого портвейна.
Плов на плите, Кира справится. Сара напиталась. Вполне могу себе позволить слинять, прихватив записки моего предшественника.
Пятиконечная фигурка на столе вновь притянула мой взгляд. Психоделическое сочетание двух символов, христианского и красноармейского, бередило душу неразрешимым конфликтом.
Моего предшественника звали Николай Арефьев. Простой мастеровой дядька, слесарь на стекольном заводике.
Он погиб под Смоленском, ему, как и мне, было за пятьдесят.
Рядовой санитарного взвода, приписанный к прифронтовому госпиталю. Он не таскал раненых с передовой, он ухаживал за ними подальше от линии фронта. За два года боев научился бинтовать, промывать, накладывать шины и тому подобное, а главное, был ценим хирургами, как умелый и уравновешенный ассистент. Ровно держать фонарь, если вдруг отключат свет, придержать пациента, когда вся анестезия — стакан спирта, ну, и мужицкая сила, когда тяжелораненые идут потоком. Юнкерсы буквально висели над Днепром выцеливая речные суда, воинские эшелоны и госпитали, которые отлично опознавались по развешанным на просушку выстиранным бинтам и простыням. Так он и умер, закрыв собой во время очередного налета оперирующего хирурга. А в тылу остались жена, две дочки и мать.
Очнулся в странной келье, на пропитанном кровью сенном тюфяке. Над ним горестно вздыхали тетки в нелепых колпаках и мужик, одетый не по форме, во что-то коричневое, но на фрица непохож. Тетки причитали на непонятном языке, но не по-немецки. Когда он открыл глаза, с визгом убежали. Мужчина, как потом выяснилось, лекарь поводил руками и что-то сказал совсем непонятное.
Описаний, как Николай приживался на новом месте не было. Из чего можно сделать вывод, что приживался трудно. Магия, чтоб ее, пугала, особенно чужая. Своя-то, синенькая, была бесполезна. Причем, магия у Норда Павиша появилась лишь в посмертии, хотя он происходил из рода, в котором рождались одаренные. Особенно трудно давалось четырехбожие, которому приходилось следовать, точнее, убедительно делать вид. Ему, крещеному христианину, красноармейцу и советскому человеку было глубоко чуждо местное «язычество», об этом упоминалось несколько раз. Последнее упоминание, пронизанное сожалением, относилось к тому, что он, Николай Арефьев перенесен в этот мир «божественной силой» и божество это, так и не названное, ждало от спасенного некого содействия. Николай люто ругал себя за твердолобую приверженность старой вере. Мог помочь и не помог. Это мучило моего земляка до самой кончины. Из этих мук и родилась хрустальная звезда. Чутье, или тот, кто нас спас, подсказало, что этот образ будет понятен следующему призванному. А то, что таковой непременно случится, Николай не сомневался. Маги помогли сделать артефакт на крови, оповещающий артефакт. Даже время почти угадал и повесил долг на потомков. Это стало еще одной причиной для мук совести, но иначе было нельзя, Николай знал это твердо.
Ну что ж, портвейн выпит, записки прочитаны, слезы выплаканы. Пора возвращаться в насущное.
Часть 19
Организм, понесший невосполнимые потери нервных клеток, требовал еды. Кухня была пуста, о нашем тяжелом разговоре не напоминало ничего, кроме, пожалуй, бумаг Ваена, так и оставшихся лежать на моем столике для рукоделия. Внутренние часы говорили, что сейчас ближе к полуночи, а сна — ни в одном глазу.
Имевшие место откровения что-то изменили в моем отношении к происходящему со мной и вокруг меня. И с этим стоило обстоятельно разобраться.
Автопилот протрезвел и вполне удачно руководил не в меру задумчивой хозяйкой. В следующий раз я осознала себя, обжёгшись разогретой кашей. За сервированным по полной программе столом, на минуточку. Вот это я нырнула вглубь себя, однако. Ничего не запомнила, что и как делала. Зато точно знала, что приняла решение. Точнее, несколько взаимосвязанных решений.
Первое, и самое важное, снять долг с Гунара и выполнить предназначение Николая Арефьева, которого отныне стану считать своим предком. Затем следует досконально разобраться с проблемами Киры, и в этом стоит положиться на помощь Ваена, следовательно, взамен или в качестве предоплаты он получит от меня всю поддержку, на которую только окажусь способна.
Да, Ваен, точнее, несоответствия в его поведении очень смущают, но причин, объективных причин для придирок, кроме долбоклюистой аристократической спеси, у меня нет. Все его поступки более чем достойны. В серьезный бой влез? Влез! По собственной инициативе, между прочим, не ожидая просьб и не выставляя условий. Клятву дал? Дал! Очень серьезную клятву для этого мира. А потому, Нина Николавна, смирись с тем, что мечта твоя о спокойной жизни только для себя любимой больше несостоятельна. Может, лет через пятьдесят, если повезет, ты опять к ней вернешься. А пока, за работу.