Удар мечом
Шрифт:
Степан только рукой махнул да вздохнул тяжело. И снова тишина. Думают комсомольцы: кого секретарем? Ошибиться нельзя, нет в селе пока партийной организации, и секретарь комсомола после председателя сельского Совета второй в нем человек. О решении собрания завтра же узнают в лесу, есть у бандитов в селе кое-кто. И новости в лес порой доходят даже быстрее, чем в райцентр. А как узнают в банде – беречься надо комсомольскому секретарю, ой как беречься.
Но не это пугает. Другое тревожит: кто может заменить Данилу? Перед ним и старшие шапки снимали. Лучше Данилы никто крыши на домах не ставил. И песни лучше
– Надийку в секретари, – предложил вполголоса Лесь.
– Что вы, хлопцы! – засмущалась девушка.
– Надийку в секретари. Правильно! – поддержал Леся Степан.
Девушка совсем растерялась. Опустила голову, торопливо расплетала и заплетала косу. А когда голосовали, Надия вдруг почувствовала чей-то пристальный взгляд. Чуть повернула голову – новенькая смотрит, заведующая школой. А поняла, что Надийка заметила ее взгляд, сразу отвела глаза. Странная какая-то, чего испугалась?
– Единогласно, – окинул всех взглядом Нечай. И очень официально сказал: – Поздравляю вас, товарищ Михайлюк!
«Здравствуй, дорогой Данила! Сообщаем, что вместо тебя избрали секретарем Надийку Михайлюкову. Опыта, конечно, у нее нет, как у тебя, зато характер подходящий, даром что тихая. Надеемся, справится. Дела же нам предстоят серьезные. Надо отомстить за тебя – банду будем выжигать из леса. Решили мы сформировать комсомольский истребительный отряд. Бюро райкома комсомола, учитывая наше положение, командировало к нам Нечая надолго. Он и в Зеленый Гай переселился. Новая учительница школы Мария Григорьевна Шевчук – комсомолка. Так что как было нас двенадцать, так и осталось… Выздоравливай, брате, поправляйся, очень тебя в сем нам не хватает.
С комсомольским приветом ребята.
Товарищ Бондарчук! Вопрос стоит остро – укрепить организацию, подготовить ее к решительному бою. Не сомневайся, жизнь проголосует за нашу резолюцию.
Нечай».
Поклон от Стася
Тонко звякнуло стекло. Мария открыла глаза, прислушалась. Стук повторился. Девушка вскочила с кровати, вдоль стены подошла к окну.
– Принес поклон от Стафийчука… – глухо донеслось до Марии.
Отодвинула засов, посторонилась. Ночной гость грузно – половицы жалобно скрипнули – прошел к окну, задернул занавеску.
Зажигая лампу, Мария приказала:
– Отвернись, оденусь.
Посланец Стафийчука восхищенно присвистнул:
– Ну и девка! Неслучайно, видно, проводник [1] у тебя ночью прятался…
Мария промолчала. Она бесшумно передвигалась по комнате, наводила на скорую руку порядок – гостя сегодня не ждала.
Узкие темные брюки плотно обтягивали стройные ноги девушки. Поверх белой блузки накинута кожаная безрукавка – кептарь, отороченная мехом и расшитая красной шелковой ниткой. Красного же цвета и мягкие полусапожки. Таких красивых девчат хлопец видел только на сцене Львовского театра, когда однажды ходил в город на связь. В селе девушки брюк не носили. Пусть бы попробовала какая пройти улицей в брючках, из каждого двора на нее бы пальцем показывали, а иные
1
Проводник – главарь провода – бандеровского органа, руководившего деятельностью банд УПА – ОУН.
– Ну говори…
Мария сказала это равнодушно, будто каждую ночь ходили к ней гости из леса. Пришелец удивленно на нее посмотрел. Был это ладный, широкоплечий парень в старом ватнике, обтянувшем плечи, в огромных кирзовых сапогах, от которых на полу сразу остались грязные следы. В руках он держал немецкий «шмайсер» и небольшой пакет.
– А еще он тебе вот что передал, – хлопец протянул пакет.
Мария разрезала шпагат: националистические журналы, листовки, воззвания к населению. Листовки и журналы были отпечатаны, видать, в зарубежной типографии на хорошей бумаге, воззвания размножены на ротаторе.
Девушка сгребла в кучу всю эту продукцию и сунула в печку.
– Молодец, – одобрил посыльный, – добра схованка, не найдут.
– Нечего будет искать… – Мария подожгла листовки.
– Сдурела? – вскочил бандеровец и схватился за автомат. – Да ты знаешь, сколько людей жизнью рискуют, доставляя нам это? З-за кордона путь дальний, да через облавы…
– Не знаю и знать не хочу! – повысила голос Мария. – А если у меня найдут ваши паперы? Об этом Стафийчук подумал?
Огонь торопливо свертывал в черные ломкие трубочки страницы, тихо потрескивал пеплом. Мария кочергой перемешала золу.
– Клята дивка, – никак не мог успокоиться бандеровец. – Взяла – и в огонь… Что я Стафийчуку скажу?
– Ну, ты, выбирай выражения! – Мария не скрывала, как ей не нравятся и этот ночной визит, и посылка из леса. – А Стафийчуку расскажи, что видел.
Бандеровец отложил автомат. На его лице было недоумение, он явно не знал, что же делать дальше.
– Как звать-то? – спросила Мария.
Вспышка раздражения прошла, хотя голос ее был недовольный.
– Остапом, – нехотя ответил парень.
– Устал, наверно? – подобрела Мария. И сама себе ответила: – И чего спрашиваю? Не близко…
– Два десятка километров протопал, – согласился Остап. – Да и если бы по дороге, то еще полбеды, а то стежками…
– Сними ватник, повечеряешь. На рассвете уйдешь.
– Я б и дольше остался, – неуклюже пошутил Остап.
Взгляд его воровато нырнул в глубокий вырез блузки, крутыми бугорками вздыбившейся на груди. Ему нестерпимо захотелось притронуться к ним, вдохнуть забытые запахи домашнего уюта, тепла, женского тела.
Мария перехватила его взгляд, резко сказала:
– Не про тебя, хлопче… – Но слова эти не прозвучали оскорбительно, скорее как дружелюбное предупреждение.
Остап вздохнул, совсем по-домашнему поставил в угол автомат, так ставит косу крестьянин, пришедший домой с сенокоса, снял шапку, и на глаза надвинулась густая копна нечесаных, слежавшихся волос. Хлопец стянул ватник. Мария увидела темную от грязи рубашку, расшитую когда-то радужным узором. Такие сорочки обычно вышивались девчатами хлопцам в подарок. Теперь праздничная сорочка поблекла, от неумелой мужской стирки пожелтела и была завязана не веселым шнурочком с кисточкой, а куском шпагата.