Удар Ворона

Бриггз Патриция

Форан вырос при дворе, при котором всегда было множество различных магов. Иллюзии, которые он видел, относились к малой магии, если не были простыми фокусами, а вовсе не магией. Общеизвестно, что неверие разрушает иллюзию – и в этом одна из причин того, что иллюзионистов считают магами второго сорта.

Форан попытался убедить себя, что это заклятие – всего лишь иллюзия, которую можно уничтожить. Конечно, я могу двигаться – я делал это всю жизнь. Как маг может остановить меня одним словом?

Но

проблема в том, что все же Виллону удалось очень эффективно остановить его одним словом – трудно поверить в то, что это не так. Будет о чем рассказывать детям – чье существование сейчас оказалось под серьезной угрозой: рассказывать о том, как колдун низкого рода одним словом одолел императора, потому что император оказался так слаб, что позволил это.

Ожил гнев, и Форан приветствовал его. Он император, и ни один колдун не имеет права навязывать ему свою волю. Форан постарался забыть то, что совсем недавно начал понимать: как, в сущности, мало различий между фермером и императором. Он не Бард. И дело не в правде, а в том, что купец-иллюзионист крестьянского рода решил, что имеет право командовать императором.

Никто им не командует. Разве не убил он тринадцать септов, решивших, что у них силы больше, чем у императора?

Форан закрыл глаза, вспомнил то, во что верил, будучи пьяницей и бездельником, и постарался снова от всей души поверить в это. Император выше любого колдуна. Он император Форан, двадцать седьмой носитель этого имени. Никто не смеет отдавать ему приказы!

Он сделал шаг вперед, абсолютно уверенный в том, что его левая нога поднимется и тяжесть тела переместится. Споткнулся и открыл глаза. Он сделал это.

Перевернул Руфорта, но тело было вялым, безжизненным, глаза открыты и залиты кровью, в которой он лежал. Форан закрыл ему глаза.

– Спи спокойно, друг мой, – сказал он и занялся другими жертвами Иелиана.

У Кисела из груди торчала рукоять ножа, покрытая кровью.

Форан торопливо извлек собственный нож.

– Не бойся, – сказал он Киселу, глаза которого расширились. – Я не собираюсь положить конец твоим страданиям. Мне нужно отрезать материал для перевязки, прежде чем вытаскивать нож.

Он снял свою рубашку и разрезал ее на полосы. В этом году в моде широкие длинные рукава, и он поблагодарил за это портных, сворачивая рукава в тампоны. Быстрый взгляд на спину Кисела не обнаружил там крови. Значит, нож не прошел насквозь и придется беспокоиться только об одной ране. Он старался не думать о повреждениях внутренних органов, связывая полоски вместе, так что получился длинный бинт. Потом разрезал рубашку Кисела, чтобы лучше видеть рану.

«Останови кровотечение», – сказал он себе. Об остальном позаботятся другие.

– Я собираюсь вытащить нож, – сказал он Киселу. – Подготовься.

Он сделал это так, чтобы капитан, если потеряет равновесие, упал бы на него. Потянул как можно стремительнее и поморщился, услышав звук ножа о кость. Вытащив нож, он бросил

его на землю и как можно плотнее прижимал к ране тампон из рукава, пока перевязывал рану полоской ткани.

Перевязав как можно плотнее, он прислонил Кисела к себе. Кисел не легок, но хотя он тяжелей Форана, Форан сумел уложить его на землю достаточно осторожно.

Потом сразу перешел к Гуре. Большой черный пес еще дышал, но глаза его были закрыты, и на камнях было слишком много крови.

– Мне надо идти за Ринни, – сказал Форан собаке, потом поколебался и с ножом подошел к Тоарсену.

– Мне нужна твоя рубашка.

Перевязка собаки заняла много времени, но Форан был удовлетворен: он сделал, что мог.

– Не идите за мной, – сказал он. – Требую вашего повиновения как император. Если и когда заклятие рассеется, отправляйтесь к Таеру и Сэре и расскажите, что случилось. Я выручу Ринни, если смогу. Если нет, сомневаюсь, чтобы Виллон убил ее: ведь он хочет, чтобы Сэра работала на него.

Он пошел за Ринни, потом остановился и повернулся. Он не может уйти, не рассказав о том, что узнал.

– Заклятие – это иллюзия, – быстро заговорил он. – Как только вы поверите, на самом деле поверите, что можете двигаться, заклятие перестанет действовать.

Он шел, еще продолжая говорить. А когда закончил, повернулся и побежал.

Форан не Лер, но в данном случае это неважно. Он видел башню, на которую указывал Виллон: она поднималась на вершине холма над ними. Иелиан был залит кровью Руфорта и Гуры, и хотя кровь капнула лишь в нескольких местах, Форану больше следов не понадобилось. Он свернул в переулок, который как будто шел в нужном направлении.

Переулок узкий – лишь два человека могут в нем разойтись, – и кончился он у отвесной стены утеса; в камне была вырублена крутая извилистая лестница. Заслонив глаза, Форан увидел вверху на лестнице поднимающуюся фигуру.

Он извлек меч и тоже начал подниматься. Перил по обе стороны лестницы не было, а сама лестница даже уже переулка. К тому времени как Форан одолел третий пролет, он уже поднялся так высоко, что ошибка в выборе опоры станет смертельной. Он смотрел на ступеньки перед собой, стараясь не смотреть по сторонам.

Прошедшие месяцы убрали жирок с его тела, но даже в своей лучшей форме Форан никогда не был хорошим бегуном. Его телосложение напоминает фигуру Кисела: говорит о силе, но не о выносливости. Но ставка – жизнь Ринни, и поэтому он поднимался как мог быстро. Недостаток воздуха вызывал головокружение и заставил в конце концов замедлить подъем. Болели ноги и бок, и, сосредоточившись на подъеме, он, может, и не заметил бы Память, если бы та не схватила его за руку, заставив остановиться.

Он хотел что-то сказать, она рукой зажала ему рот. Холодное прикосновение заставило Форана рефлекторно откинуть голову. Но, услышав шаги над собой, он понял, что пытается сказать ему Память. Кто-то спускается по лестнице.