Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем
Шрифт:
– Господа! Я все расскажу!
– взмолился в отчаянии мэтр Ганс.
– Умница! Я знал, что наши доводы все же убедят тебя, - проговорил Каркефу, тем не менее прилаживая для него скользящую петлю.
Почувствовав дурноту при виде веревки с петлей, раскачивающейся на высоте его шеи, мэтр Ганс тотчас заговорил, быстро, без пауз, и умолк только тогда, когда рассказал все: о своем визите к капитану Якобусу, об их разговоре с графом де Паппенхеймом, о решениях, принятых на этой ночной встрече и, наконец, о тайном исчезновении из замка. Став на путь признания,
– Ах, так это был капитан Якобус?
– удивился Арман-Луи.
– Не тот ли это тип с рыжими усами, который живет в трактире "Три пинты", что стоит при дороге у Распаханного поля? Возле этого капитана вечно топчется дюжина бездельников, которых он называет солдатами. Не он ли говорил, что набирает их для армии, которую господин кардинал готовит для выступления против испанцев?
– Эти солдаты - порядочные люди - каждое воскресенье они ходят в церковь, - сказал оруженосец.
– И каждый день занимаются грабежами, - возразил ему Рено.
– Сударь, тому, о чем болтают, надо верить только на половину...
– Мы говорим о капитане Якобусе, - сказал Рено.
– Значит, говоришь, он стал лагерем в трактире "Три пинты"?
– Да вот уж около недели, потому что его люди устали.
– Нет ли у него, как у тебя, каких-нибудь пристрастий, чтобы воспользовавшись ими, можно было бы застать его врасплох?
– О нет, капитан не пьет вовсе!
– Это порок!
– съязвил Рено.
– Зато у него нежное сердце, и все вечера, когда он свободен от дел, он проводит в маленьком доме с красной дверью, который находится в полумиле от трактира. Там воркует одна голубка...
– Я её знаю!
– сказал Каркефу.
– Это ещё одна матушка Фризотта, только блондинка, и зовут её Евфразия.
– Капитан Якобус влюблен в нее, - объяснил мэтр Ганс.
– Он не может спокойно спать, если не повидает её.
– Итак, он наш!
– заключил Рено.
– Мэтр Ганс, теперь вы свободны. Больше мы вас не задерживаем, заговорил, поднимаясь, Арман-Луи.
– Но если графу де Паппенхейму станет известно хоть слово, одно только слово из нашей беседы, так же наверняка, как и то, что я ла Герш, пулей из пистолета я размозжу вам голову.
– Ах, сударь! Не стоит трудиться! Как только мой хозяин догадается о том, что вам все рассказал, он меня просто задушит, - сделав над собой усилие, оруженосец стал на ноги.
– А теперь, господа хорошие, - добавил он, - позволено ли мне удалиться?
– Уходи! И мой тебе совет: не суйся больше в трактир "Три пинты".
Г-н де Шофонтен ещё не закончил говорить, а мэтр Ганс уже открыл дверь и улизнул прочь.
– А нам пора наведаться к капитану Якобусу.
– сказал Арман-Луи.
Тяжкий вздох вырвался из груди Каркефу:
– Вам, кажется, доставляет удовольствие то, что мы подвергаем себя опасности, что идем на верную гибель?
– спросил он, обращаясь к маркизу.
– Более того, я считаю, что мы потеряли понапрасну много времени, ответил Рено.
– Хочу засвидетельствовать вам следующее: в моих венах нет больше ни капли крови, - сказал Каркефу.
– Но следуйте за мной: я знаю проселочную дорогу, которая ведет прямо в красный дом мадам Евфразии.
Ночь уже совсем опустилась на землю, когда три приятеля очутились наконец перед домом, все окна которого были закрыты. Каркефу приложил ухо к щели в ставне, сквозь которую пробивался лучик света.
– Там шушукаются и смеются, - сказал он тихо и, прильнув глазом к маленькому отверстию, которое позволяло наблюдать за тем, что происходило внутри, добавил: - Стол накрыт, волк - в овчарне.
Дорога, по которой капитан Якобус пришел в трактир "Три пинты", была с обеих сторон обсажена развесистыми дубами. Каркефу вместе с двумя приятелями проследовал по ней и сел на траву, свесив ноги в канаву.
– Если капитан на лошади, он ускользнет от нас, - сказал Арман-Луи.
– Я давно знаком с мадам Евфразией, - похвастал Каркефу.
– Это довольно скромная, всегда укутанная особа. Занавесочки на её окнах, как и сейчас, обычно целомудренно опущены. Она раздвинула бы их, если бы услышала топот копыт: значит, капитан пришел пешком.
– У этого придурка на все есть ответ, - заметил ему Рено.
– Увы! господин маркиз. Пусть я придурок, да все вижу! Позвольте, я вручу мою душу Богу... Рапира капитана, может быть, чуть короче рапиры мэтра Ганса, но зато рука капитана будет посильнее. Не пройдет и часа, как он продырявит мою кожу... бедная моя дорогая кожа!
Луна хотя и была в окружении нескольких белых ватных облаков, но в бледном её свете все же просматривался большой кусок дороги. Деревья стояли не шелохнувшись. Тихо, ни ветерка. Только филин ухал где-то во мраке ночи.
– А если нам уехать?
– спросил Каркефу.
– Вино подано, значит, его надо пить!
– ответил Рено на шутку шуткой.
– Ах, господа, всем известно, что я не пью!
– Лицемер!
– перебросился словом и Арман-Луи.
В то время красная дверь одинокого домика открылась и внезапно вырвавшийся из неё свет залил дорогу. Силуэты двух теней вырисовывались в квадрате освещенного пространства: один из них тотчас огляделся вокруг и глубоко завернулся в плащ, заботливо высвободив правую руку. Затем дверь закрылась, погасив свет, и все погрузилось во мрак.
Почти сразу на дороге послышались шаги.
– Вот он!
– прошептал Каркефу.
Капитан бодро вышагивал, напевая.
– Вы слышите?
– снова проговорил Каркефу: - Громовой голос, Геркулесова поступь... Господа! Мне плохо, я теряю сознание!
Каркефу упал и, ползя по земле, крепко привязал к стволу дуба, по правую сторону дороги, один конец веревки; другой её конец он обмотал и туго затянул вокруг березовых пней, по левую сторону дороги.
Та же самая веревка, что недавно привела в ужас мэтра Ганса, теперь была натянута на высоте шести дюймов над землей и совсем не заметна в темноте.