Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем
Шрифт:
– Теперь я объявляю войну!
– вскинув голову, сказал г-н да Паппенхейм. И молниеносно выхватил шпагу.
Пятьдесят всадников последовали его примеру.
– Война так война!
– кивнул Арман-Луи.
По сигналу, который он дал, вскинув шпаги, десять человек появились на стене замка, прямо напротив него, десять других - у потайного хода, ещё столько же за бойницами, у всех дверей, у каждого окна - и всюду протазаны, копья, аркебузы, бердыши: круг черных стволов и сверкающих лезвий.
Г-н де Паппенхейм прошелся
– Хорошо сработано, сударь!
– сказал он, теребя рукой гарду своей шпаги.
– Господин граф, - заговорил г-н де ла Герш.
– Я думаю, вам было бы уместнее отказаться сегодня от охоты, а завтра отправиться в Германию. На таких условиях я оставил бы вас в покое.
– Это приказ, сударь? Однако я ещё не побежден!
– Нет, это совет. Кровь не пролита только потому, что вы пока ещё мой гость, а также гость господина де Шарней и м-ль де Сувини.
Глаза г-на Паппенхейма все это время шарили вокруг, как у загнанного сворой собак кабана, который ищет выхода: всюду мушкеты, всюду железные копья, вокруг бесстрашные и решительные лица. Вдали, на равнине, - ни шлем не блеснет, ни клубков пыли, поднятой лошадиными копытами. А рядом с ним пятьдесят человек, решимость которых, как подсказывала ему интуиция, была поколеблена.
Арман-Луи уловил тень смятения на лице графа. Он шагнул к нему и сказал, опустив острие шпаги:
– Между прочим, мы играем не на равных, - проговорил он бесстрастно. Сейчас здесь я, конечно могу лишиться жизни, ну а вы в таком случае потеряете честь!
Г-н де Шофонтен также счел нужным обратиться к графу:
– Теперь вот, прошу вас, переходите к рукопашной! Бейте! И пусть вся Франция узнает о том, что натворил граф де Паппенхейм, наследный маршал Германской империи!
Сказав это, Рено взмахнул шпагой и подождал.
Г-н де Паппенхейм изменился в лице. Какое-то мгновение его рука была поднята, как если бы он собирался дать сигнал началу сражения, но всадники его, увы, оказались в железном кольце, - битва, он понял это, была заведомо проиграна. Сунув шпагу в ножны, он приподнял шляпу, под которой стали видны проступившие на его мертвенно-бледном лбу два красных скрещенных меча.
– Господин граф, - сказал он Арману-Луи.
– Завтра я уезжаю в Германию.
– Что ж, сударь, идемте завтракать!
– грустно ответил Рено.
8.
Коршуны и соколы в пути
Через двадцать четыре часа после этой сцены, которая могла иметь страшные последствия, граф Годфруа покинул замок Гранд-Фортель.
У выхода из ворот н обернулся к Арману-Луи:
– Я чувствую, что мы скоро увидимся, господин граф, - сказал он, как всегда со странным акцентом.
– Господин маршал, и я надеюсь на то, - ответил г-н де ла Герш.
М-ль де Сувини, которая дышала свободно с тех пор, как г-н де Паппенхейм назначил день и время отъезда, проводила дворянина до ворот замка. Она корила себя даже за свои предубеждения против него, ничего не зная о событиях, произошедших накануне.
Перед расставанием граф Годфруа снял шляпу:
– Я не говорю вам прощайте, но хочу сказать: до свидания, сударыня, сказал он, отвел взгляд и встретился глаза ми с г-ном де ла Герш.
Поцеловав руку Адриен с галантным поклоном, он вскочил в седло и, надев шляпу, пришпорил коня и исчез в облаке пыли.
– Наконец-то можно поспать, - сказал Каркефу.
"Упущена такая возможность сразиться", - подумал Рено, лаская эфес шпаги.
Он выждал ещё двадцать четыре часа, затем послал Каркефу на разведку, чтобы убедиться, что г-н де Паппенхейм покинул пределы провинции, и облегченно вздохнул, узнав, что с этой стороны как раз полный порядок. Затем он вошел к капитану Якобусу.
– Сударь, вы свободны, - предельно вежливо обратился Рено к нему.
Пленник вскочил на ноги:
– Свободен?!
– повторил он.
– Наконец-то свободен!
– Да, ваш злой демон немец уехал. Больше он не сможет склонить вас к преступлению.
Капитан туго затянул портупею.
– Господин маркиз, могу я идти домой?
– спросил он.
– Вы, надеюсь, догадываетесь, что это значит?
– Если вы просто-напросто хотите нанести визит в трактир "Три пинты", вы найдете его, безусловно, на том же месте, где вы его видели в последний раз, никто его не разрушил. Что же касается ночных птиц, которые его населяют, то если вы намерены им что-то сказать, оставьте эту затею: они улетели.
– Уехали мои наемники, мои ландскнехты, мои бойцы!
– Да, один за другим! Когда совы не находят больше в лесу ни крыс, ни мышей, они улетают. Так и люди. Самые преданные, надо отдать им должное, прихватили с собой даже ваши вещи и ваших лошадей, чтобы они не достались ворам.
Капитан в гневе топнул ногой.
– Бандиты!
– проговорил он.
– Эти люди любят порядок и бережливость, а это качества, которые надо уважать. Впрочем в ваше долгое отсутствие они решили, что вы приняли монашество; я видел, как трое вас оплакивали. Простите их.
Капитан Якобус бросал жуткие взгляды в слуховое окно, как будто мог увидеть там, в деревне, тень этих коварных солдат.
Вдруг какая-то мысль овладела им, и лицо его озарилось внезапной радостью.
– Ладно, - сказал он.
– Не пойду я в трактир "Три пинты". Я знаю другие гнездышки, в которые можно завалиться!
Рено тронул его за рукав кончиком пальца:
– Ах-да! Еще одно слово, - сказал он.
– Красный дом пуст. Ваш лейтенант - красивый, надо сказать, парнишка - заглянул туда однажды утром, и м-м Евфразия, которая была безутешна по причине вашего отсутствия, последовала за ним, чтобы вечно оплакивать вашу кончину.