Удавка для бессмертных
Шрифт:
– Что ты принес? – не поняла она. – Далила! Помоги ему раздеться, он застрял в куртке, – Ева спешит на кухню, чтобы побыстрей отвинтить пробку на бутылке с водкой.
– Что, так плохо? – кивает Далила на комнату, где лежит на полу девочка Сусанна.
– Мне надо выпить, пока я не повернулась мозгами наоборот.
– Я принес его ботинки, – повышает голос Январь, – потому что больше ничего не дали. А у меня нет его фотографии, нет, и все! – Он вытаскивает из пакета изрядно поношенные ботинки. – Я у него опером был, когда в меня на ВДНХ помешанный оружейник стрелял из самонаводящегося на цвет оружия. Был
– А сколько раз ты умерла? – поинтересовалась Сусанна, она вышла из комнаты на шум.
Январь, повернувшись на ее голос, потерял на некоторое время бдительность, и Еве удалось затолкнуть его в ванную.
– Блевать будешь? Или просто закинуть тебя под холодный душ? – спросила она ласково, с силой наклоняя его голову к раковине. – Как ты посмел прийти в таком виде? Нам же работать надо!
– А помнишь, он понес тебя в ванную? Я тоже хотел, а понес он. Ты спала все время, у тебя было нервное измуж… изнежде… измождение. Ты что, правда ему врезала? Врезала Карпелову только за то, что он не хотел засовывать тебя под воду в халате?!
– Ну что за день такой припадочный! – крикнула Ева, села на край ванны и закрыла глаза. – Пошел вон отсюда, если не будешь блевать! Сейчас зареву.
– Не заревешь, – авторитетно заявил Январь, – он бы со смеху помер, если бы ты вдруг заревела из-за него. А работать я могу запросто в любом виде. И блевать я не буду, я пил коньяк и ел лимон. Особо блевать нечем. Ты будешь плакать, если я умру? – Он присел и с силой отвел ее руки от мокрого лица. – Ты заказ на меня взяла себе, убьешь, а потом поплачешь? Ну вот, улыбается. Далила! Я должен сделать признание. Немедленно!
– А может, в кухне? – спрашивает Далила из коридора. – Нам в ванной втроем неудобно будет.
– Далила, прости, я пока тебя не увидел, не понимал, какой я гад!
– Я уложу детей, пока совсем не сошла с ума, – отталкивает Ева от себя руки Января и идет в детскую. – Ты будешь слушать мою сказку на ночь или пойдешь пить с нами на кухню, как самая старшая?! – громко спрашивает она у подвернувшейся Сусанны.
– Я могу рассказать сказку, а потом пить, – говорит Су. – Это твой мальчик в ванной?
– Нет. Это Январь, мальчик Далилы.
– Январь? Красиво. А твой – Март? А почему она его бьет в кухне?
– Как это – бьет? – Ева, пошатываясь, идет в кухню.
– Вот же, головой об стол! – показывает Сусанна, становясь сзади нее на цыпочки.
Далила, подвывая, прикладывает сидящего Мишу Января лбом об стол.
– Помнишь прослушки, которые ты нашла у меня в кабинете? В Центре помощи женщинам?! Это он! – гулкий удар лбом об стол. – А помнишь, я разгадала, как писатель Пискунов пишет свои романы?! Это Январь, Январь, вот тебе! Вскрывал мои файлы, а Пискунов ему платил за это!
Ева быстро оттаскивает Января от стола. Январь просит оставить его, пусть, он заслужил!
– Нет, ты только представь! Я звоню Карпелову, – не может успокоиться Далила, – прошу помощи, говорю о своих подозрениях насчет вскрытых файлов, а он
– Целовался! – всхлипывает Январь.
– А мне у вас нравится! – улыбается Сусанна.
– Она улыбается, – говорит Ева, показывая на нее.
– А кто это? – интересуется Январь. – Кто это тут улыбается, когда меня убивают?
– На лугу гуляет лошадь, просто дивной красоты! – поет Сусанна, направляясь в детскую. – Лучше нам ее не видеть, лучше нам ее не слышать…
– Что ты поешь? – кричит Ева.
– Я так думаю, а ты?.. Это моя песенка. Это я ее написала.
– Если эту лошадь тронуть… так?
– Так! – обрадовалась Сусанна. – А ты откуда знаешь?
– «Полевая почта» «Юности», – говорит Ева, опускается у стены на пол и закрывает лицо руками. – Этого не может быть.
– Точно. Я посылала эту песенку Хрустову на войну. А они не сказали тогда по радио, что он в Афганистане. Сказали, что служит на границе. У нас не было адреса, я послала по радио.
Ева смотрит в открытую дверь, как на кухне Далила садится на колени к Январю. Они целуются. Дети требуют у Сусанны немедленно петь дальше. Ева вспоминает и не может вспомнить, сколько лет ей было, когда она, еще девочка, услышала это стихотворение по радио, когда оно испугало ее до такой степени, что запомнилось с одного раза.
– Где рабочее место, майор? – наклоняется к ней Январь. – Где техника? – Январь облил голову водой, с мокрых волос на Еву капает, она смотрит на протянутую руку и медленно протягивает свою, чтобы подняться.
– Ну что, а мы уединимся на психологический тренинг? – предлагает Далила. – Ты обещала сексуальнейший мужской психоз!
– Включай у себя магнитофон, – идет за кассетой Ева.
«…Если кому-то и дано представить физическое существование бога, то совершенно невозможно определить словами способы его отправлений, его запах. Доктор, у бога есть запах? Я не пахну уже шестнадцать лет. Что вы знаете насчет запаха бога – предположительно пота, а влажность и температура его слюны при поцелуе, например, все ли его зубы здоровы, грызет ли он ногти в волнении и до какой степени он может быть грязным или чистым? Если это невозможно определить словами, например, на уровне: „он спал крепко и храпел, не давая спать ученикам, собравшимся в почтении рядом…“, то не будет ли нереальным само представление смерти с описанием страданий, ран и крови?!
Если же для того, чтобы все-таки представить это его физическое существование, необходимо определить степень «очеловечивания», то начать надо не с момента его смерти, а с момента рождения. Если он запомнит сам момент своего рождения, сможет его описать подробно и натурально и вообще доказать принадлежность своей плоти к плоти женщины, лежащей рядом, значит, он – бог. Потому что никто из людей не помнит этого. Почему, доктор? Он должен запомнить и описать кровавый Млечный Путь, соединяющий его с Матерью, – пуповину – и испугаться насмерть при отрезании ее, испуг этот должен остаться более сильным, чем испуг самой смерти (ведь дважды насмерть не пугаются), и только поэтому с достоинством пережить мучения смерти.