Удавка для опера
Шрифт:
Останки Инги нашли в лесу. Волки ее загрызли. И попробуй докажи, что это не так. Да никто и не пытался это доказывать. Милиция и прокуратура у него в кулаке. И нет в Семиречье такого смельчака, который попытался бы уличить его в убийстве собственной жены.
Роскошный лакированный гроб опустили в могилу. Нырков первый бросил землю. Никто не заметил, что комок из его руки полетел вниз с большим, чем нужно, ускорением. Как будто он кинул землю не на гроб, а в него.
Сука! Шлюха! Тварь!.. Инга предала его, выставила на посмешище. Из-за нее завертелась карусель. Голиков. Лозовой. Затем менты в столице.
Но все же не зря он связался с Лозовым. Благодаря ему вычислили агента, раскрыли целую группу. И сейчас эта группа у Чусова полностью под контролем.
Могила еще не была засыпана землей, а Нырков уже повернулся и направился к выходу с кладбища. Рядом шел Чусов. И Шаман.
Матвей Данилович был мрачнее тучи. И похороны жены здесь ни при чем. Все дело в Лозовом.
— Когда ты достанешь мне этого ублюдка Лозового? — зло спросил он Чусова.
— Я задействовал все силы. Но тайга большая…
— Ничего не знаю… Самое позднее послезавтра этот ублюдок должен быть у меня.
В это время зазвонил сотовый телефон Чусова. Прежде чем ответить абоненту, тот посмотрел на Ныркова. Ждет хозяйского разрешения.
Чусов прижал трубку к уху. Молча выслушал. Снова сунул телефон на место.
— Что там?
— Девочка ищет приключений, — коротко ответил он.
И многозначительно посмотрел на Ныркова.
Вероника лежала в куче щебня на территории химического завода. Позапрошлой ночью она прокралась сюда, тихо и незаметно оборудовала сносную позицию для наблюдения, закопалась в щебень. И вот уже второй день лежит в этой куче.
Не каждый может пролежать весь день без движения. Хочется пить, есть, тело немеет. Тяжесть сверху давит. Так и тянет почесаться, размять отекшие члены. Она подготовилась, сделала все необходимые процедуры, чтобы обеспечить свое положение. К тому же у нее большой опыт. Школа специального агента. Она ко всему привычная. И все равно так хочется пошевелиться.
Любое ее движение покажется со стороны подозрительным. Ведь территория под надзором. Поэтому приходится терпеть. И вспоминать, как в прошлом году наблюдала за вражеским лагерем трое суток из болота, из самой трясины. Любое неосторожное движение — и все, буль-буль. Вот тогда был настоящий кошмар. А это ерунда… Хотя опасность очень велика. Враг не глуп.
Вроде бы возле железнодорожной платформы нет никого, кто мог бы заметить ее движение. Пусто. Но Вероника осторожна. И не зря. У кирпичных коробок заброшенных цехов, которые стоят неподалеку, есть глаза и уши. Она не сомневалась в этом. Оттуда следят за подступами к платформе. Ведь скоро сюда прибудет локомотив, въедет на территорию, подцепит несколько цистерн со спиртом. И вперед. Она должна наблюдать за процессом…
Наконец-то она вышла на скрытый объект. Спиртовой завод…
Химическое производство давно заглохло. Нерентабельно. Зато большую выгоду можно получать от производства древесного спирта. Чем господин Нырков и занимался. На территории химического завода у него целый комбинат. Он гонит дешевый спирт, отправляет его заказчику. Все это делается в обход государственных структур. Хотя, конечно, покровители у него в верхах имеются. И достаточно сильные покровители.
Задача Вероники —
До нее вдруг донесся громкий лязгающий звук. Будто танк полз по бетонной дороге. Так оно и оказалось. Только это был не танк. А мощный карьерный экскаватор на гусеничном ходу. Он подполз к куче щебня, в котором лежала Вероника. И медленно стал разворачиваться ковшом к ней.
Откуда-то вдруг появились люди. Камуфляж, автоматы, непроницаемые лица. Они выстроились кольцом вокруг экскаватора.
Со скрипом и лязганьем экскаватор опустил ковш прямо на то место, где она лежала. Зачерпнул щебень вместе с Вероникой. И она оказалась в ковше. Пока экскаватор опускал его, люди внизу выстроились в круг. И в его центр выгрузили Веронику.
Она неловко упала на спину, ее больно осыпало щебнем. А люди с автоматами молча наблюдали за ней
Откуда-то вдруг появился Нырков. И человек из его окружения. Чусов его фамилия. А еще Игорь, «бригадир» по кличке Шаман. Он все еще считает себя ее любовником. Поэтому смотрит на нее во все глаза. Похоже, все, что здесь сейчас происходит, для него полная неожиданность.
— Ты?!
— Что, Игорек, не ожидал? — гнусно усмехнулся Нырков.
Сейчас он вовсе не был похож на добропорядочного мэра. Взгляд холодный, жесткий, лицо злое.
— Это же Вероника. — растерянно пробормотал Шаман.
— Правильно, Вероника Секретный агент враждебной нам организации. Прошу любить и жаловать.
— Но как же так?..
— А вот так, Игорек, вляпался ты в дерьмо. Тебя использовали, как презерватив.
— Сука! — Шаман аж позеленел от злости,
— Сука, — легко согласился Нырков. И впился в Веронику острым, пронизывающим взглядом.
Только никакого устрашающего действия он этим не произвел. Вероника прошла серьезнейшую школу психологической подготовки, ее даже сильным гипнозом не взять. А тут какой-то доморощенный страшила пытается ее испугать. Впрочем, она испугалась. Но только для вида.
Нырков махнул рукой. Через минуту во двор завода с гудком въехал локомотив. К нему прицеплена платформа. А на ней огромная бочка.
— Ты не это хотела видеть? — спросил Нырков.
Вероника промолчала.
К ней подскочили двое, заломили руки, надели на них наручники. Сковали и ноги. И только затем потащили к вагону. Поставили на бочку. Открыли крышку.
На платформу зашел и Нырков.
— Знаешь, что там такое? — спросил он. И сам ответил: — Серная кислота…
Только сейчас ей стало страшно. Но ни единая черточка не дрогнула на ее лице.
— Тебя сейчас зарежут. Легко и быстро, как барашка. Прямо здесь. И освежуют. Разрежут на куски. И замаринуют в кислоте. Только вот шашлыка из тебя не получится. Сама знаешь, кислота не самый лучший маринад. Она все сжирает…
Нырков заблуждался, если думал, что Вероника сейчас упадет перед ним на колени и начнет молить о пощаде. Она лишь скользнула по нему заиндевелым взглядом. Внутри ее включился холодильник, он замораживал все чувства. Она превратилась в робота, которому все равно, что с ним сделают. В этом состоянии Нырков и все, кто был с ним, воспринимались ею как неодушевленные предметы. Что бы ни делали они, их нельзя было ни любить, ни ненавидеть.