Удавка для опера
Шрифт:
— Но я могу подарить тебе жизнь, — сказал Нырков.
На него и на себя Вероника смотрела сейчас как бы со стороны. Будто фильм перед ней крутили, а она равнодушный зритель — ей все равно, что говорят, что делают. Не важно, какой финал у этого кино, лишь бы оно поскорее закончилось.
— Ты мне рассказываешь, с каким заданием и от кого ты сюда прибыла…
Вероника словно не слышала, что он говорит.
— Она ничего не скажет, — покачал головой Чусов.
Этот понимает, что спектакль с экскаватором и серной кислотой мог сломить кого
Она робот. Робот, запрограммированный на молчание. Страх, жалость к себе, желание жить — все эти чувства заморожены крепче полярного льда и помещены на склад за семью печатями в дальний угол ее души.
Похоже, и сам Нырков это понял. Он дал знак своим людям. Веронику схватили за руки, снова куда-то потащили. Она не сопротивлялась — в ее положении это бессмысленно.
Ее бросили в микроавтобус и куда-то повезли.
Веронику переиграли. И теперь она в руках противника. Не зря предупреждал ее Полковник, что враг хитер и опасен, его голыми руками не возьмешь. И вот она на своем опыте убеждается в этом. Хотя до конца еще не убедилась.
Она лежала на полу. Над ней боевики. Братки Шамана. Эти охраняют завод…
Машину сильно трясло на ухабах, тело ее сотрясалось еще сильней. В нос лезла пыль. Но Веронике хоть бы хны. Она закрыла глаза, отключила сознание и заснула.
Она заставила себя проснуться в светлом просторном помещении без окон. Подвал дома. И Вероника даже знала, чьего дома. Ныркова. Ничего не боится мэр. И никого. А зря…
Ее усадили в кресло, закрепили в тисках руки, ноги. Шею стянул стальной обруч. Нырков и Чусов устроились с куда большим комфортом. На жестком кожаном диванчике.
Появился какой-то человек. Костюм средневекового палача. Они что, думают, будто ее можно взять пытками?
Палач разложил на столике свой инструмент. Клещи, иглы, зажимы, сверла, скальпели. И большой кусок ваты, бинты.
Нет, пытками ее не сломать. И, похоже, это понимал только Чусов. Он с сомнением наблюдал за приготовлениями палача.
— Ну что, будешь говорить? — глядя на нее, спросил Нырков.
И снова попытался надавить на нее взглядом. На этот раз Вероника и не думала показывать, будто он произвел на нее устрашающее действие. Она смотрела куда-то мимо Ныркова. И ни одна черточка не дрогнула на ее лице.
— Она не скажет, — покачал головой Чусов.
— А это мы сейчас посмотрим… Начинай! — велел Нырков палачу.
Тот подошел к Веронике с иглой в руке. Взял ее палец и поднес иглу к ногтю. Дешевка какая-то!..
— Ай! — вскрикнула Вероника.
Он только коснулся ее иглой, а она уже внушила себе, что ей невыносимо больно. Внутреннее напряжение перепрыгнуло планку болевого порога. И, как итог, болевой шок. Она потеряла сознание, отрешилась от действительности. Теперь что ни делай палач, все бесполезно.
Когда она очнулась, Нырков и Чусов по-прежнему сидели на диване. И спокойно попивали ароматный кофе.
— А
— Хочет! — ответил за нее чей-то голос.
Она увидела палача. Он подходил к ней, а в руках стеклянная банка с кипящим кофе. Сейчас он выльет содержимое ей на ногу. Ей будет очень больно.
— Ой! — И Вероника снова потеряла сознание.
Обморок. Вполне естественно все выглядело.
Очнулась она от острого запаха нашатыря. Ныркову надоело ждать, когда она придет в себя. Он велел ускорить процесс.
Хорошо, что кипящий кофе так и не вылили на нее.
— Не пойму, как таких хлюпиков посылают на серьезные задания, — недоуменно смотрел на нее Нырков.
— Она не хлюпик, — сказал Чусов. — Это искусственное превышение болевого порога. Она профессионал высочайшего класса…
— Вот как… И как же нам ее сломать?
— Есть отличный метод. Древний как мир. Его успешно применяли в застенках гестапо. Ей на голову будет капать вода. С интервалом в две секунды. Долго и методично. Через недельку, даже раньше, она расскажет все.
— Слышал о таком методе. Человек сходит с ума…
— Эта не сойдет. Но нам расскажет все.
— Неделя — это слишком долго. А если мы сделаем ей укольчик? Всего один укольчик. Он развяжет ей язык…
Во всем мире серьезные службы применяют специальные препараты. Человеку делают укол. Вводят внутрь этот препарат. И ломают ему волю. После этого с ним можно говорить о чем угодно. Все скажет… Только Вероника не относилась к категории таких людей. Паркопаном или более сильным препаратом ее волю не сломаешь.
А вот Чусов прав. Неделя под каплями воды сделает ее мягче шелка. А может, и нет…
— Как скажете, Матвей Данилович… На этот раз в руках палача появился шприц. Ей сделали укол.
Вероника испытала невероятное блаженство. На душе стало легко, светло, свободно. Не хотелось думать ни о каком задании, и Нырков как бы растворился в тумане вместе со всеми своими делами.
А потом он появился снова. Такой добрый, такой ласковый. Будто в сладком сне привиделся. Ей очень хотелось угодить ему. Она готова была разбиться ради него в лепешку. Он начал спрашивать, а она отвечать.
— На кого ты работаешь?
— На вас… Вы самый лучший…
— Кто послал тебя с заданием?
— С каким заданием? О чем вы?
— С какой целью ты совратила моего человека?
— А-а, Игорька… Ой, я его больше не люблю… Я вас люблю… Я все сделаю для вас. Только скажите, что надо делать?..
— Говори, зачем ты здесь, в Семиречье?
— Я вас люблю. Я к вам приехала…
— Ты прибыла сюда с заданием.
— Да.
— С каким?
— Не знаю…
Она и в самом деле ничего не знала. Сейчас не знала. Раньше знала, а сейчас не знала ничего, кроме того, что очень любит Ныркова и хочет ему угодить. Только она не знала, чем. Он спрашивает ее о каком-то задании. Но ведь она ничего не знает..