Удерживающий Апокалипсис
Шрифт:
В районе построили ещё пять девятиэтажек. Жители хрущёвок перестали воспринимать их население как классовых врагов, тем более, что к тому времени выяснилось, кто на самом деле классовый враг.
В школе Людочка училась на «пятёрки». Редкие «четвёрки» были трагедией. В такие дни дочь, придя домой, швыряла портфель в угол и валилась на диван поплакать в подушку.
С пятого класса увлеклась историей. Учительница была посредственная, на уроках мямлила и не могла дождаться звонка с урока. Но, как в то время
Библиотека была под боком. Старательная Люда брала книги по истории, о которых говорила сонная Маргарита Ивановна, и погружалась в интриги и войны минувших веков.
В седьмом классе проходили европейское Средневековье. Маргарита Ивановна уныло вещала про жакерию, таборитов и Яна Гуса, а Людочке не сиделось: она давным-давно знала об этих событиях всё, что можно было найти в библиотеке.
– Разве так надо преподавать историю? – возмущалась она за ужином, размахивая вилкой. – Это же умереть можно от скуки, как Марго резину тянет!
– Маргарита Ивановна, а не Марго, – автоматически поправляла мать.
– Я и говорю! Так рассказать про Жанну д'Арк, что полкласса уснуло!
– Доченька, – пыталась объяснить Вера Николаевна, – учительница всё это знает и рассказывала на уроках сотни раз. Ей надоело, она ведь живой человек!
– Ну и что? – не сдавалась дочь. – Она учительница, понимаешь? Она должна учить, а не отрабатывать зарплату. Из-за какой-то Маргариты Ивановны кто-то не станет историком! Она же всю охоту отобьёт. И потом, она детей не любит.
– Детей в первую очередь должны любить родители, – улыбнулась мать.
– А учителя? – вспылила Людочка. – Про Жанну д'Арк я прочитаю и сама. Учитель должен любить и рассказывать, рассказывать и любить.
– Вот и стала бы учительницей, – вставил отец, доедая жареную картошку с варёной колбасой.
Дочь примолкла. Она молчала весь вечер и два следующих дня.
– Доченька, не заболела ли? – справлялась мать, щупая губами лоб любимого чада.
Люда мотала головой и шла в библиотеку. На третий день она вернулась из школы в хорошем настроении. Перед ужином показала родителям дневник с тремя пятёрками.
– Я вот что, – начала она, усаживаясь за стол в маленькой кухне. – Я учительницей буду. Учителем истории.
Пётр Сергеевич поднял голову от тарелки; Вера Николаевна оторвалась от мытья посуды.
– Это тяжёлый труд, – сказала мать, – и ответственный.
– Понимаю, – согласилась Люда. – Я буду стараться, чтобы стать хорошей учительницей, не то, что Марго.
– Маргарита Ивановна.
С конца седьмого класса до окончания школы Люда читала только книги по истории и по воспитанию подростков. Она мечтала о педагогическом институте.
– Может, пойдёшь в педучилище? – предлагала мать.
– Ой, мама, там готовят только воспитателей в детские сады и учителей в начальные классы. А в начальных классах нет истории.
На выпускном вечере угощений было мало; шампанское родители добыли с большим трудом. Кое-как состряпали несколько блюд с тонкими бутербродами.
– Ну, кто куда поступать будет? – спросила Настька Федюшкина, когда девчонки вышли на улицу подышать свежим воздухом, а ребята покурить.
– Я в Плешку, – поднял руку Павлик Антонов. – Экономика сейчас – первое дело.
Павлик был из рабочей семьи. Сперва он собирался к отцу на завод, но за полгода до аттестата передумал.
– А я в банк устроюсь, – размечталась Аллочка Савельева. – Там даже уборщицы получают больше, чем мои папа с мамой вместе взятые.
– У тебя опыт есть? – засмеялся Павлик. – Сейчас везде с опытом работы требуются.
– А я в педагогический, – призналась Люда. – Историком буду.
– Как Марго, что ли? – изумился Антонов.
– Почему как Марго? Постараюсь быть лучше.
– Учителям не платят и никогда не платили, – заметил он.
– А мы не привыкли к богатству.
В начале девяностых всё вдруг стало дефицитом. Как из-под земли повылезали кооперативы, возникли банки. Народ почуял вкус денег. Из закрывавшихся НИИ и с больших предприятий ручейком, а потом рекой потекли будущие «челноки».
В институт поступить оказалось легко. В голодной оборванной стране, которой коммунисты, давно переставшие быть марксистами и ленинцами, обещали светлое будущее, не было ничего. Что бы «челнок» ни привёз, что бы кооператор ни произвёл, – всё шло на «ура».
Деньги в ту пору делались в два счёта. «Челнок» зарабатывал по триста процентов чистой прибыли. Молодёжь задавалась вопросом: зачем пять лет протирать штаны на студенческой скамье и становиться никому не нужным инженером, если в торговле талантов не требуется, а доллары сами текут в карман?
Способные ребята уходили из вузов на широкое поле неосвоенной коммерции, стали мотаться в Турцию и в Китай. Через несколько лет спохватились. Как только рынок насытился пуховиками, дублёнками, кожаными куртками и одноразовыми китайскими носками, прибыли резко упали.
Выяснилось, что и для торговли нужен талант, знание рынка, умелый расчёт и хорошие отношения с милицией и бандитами. Разорявшиеся молодые бизнесмены снова бросились в университеты, благо вузов развелось видимо-невидимо. Образование тоже стало бизнесом.
Все эти годы Люда Ткачёва упорно училась. В пединституте ещё остались советские преподаватели, работавшие на совесть. Они относились к своей профессии как к миссии. На них Люда хотела быть похожей и удивлялась, как такие люди могли воспитать никуда не годную Марго, которая была позором учительского племени.