Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
Шрифт:
И в тот же вечер услышал новость: супругу Сирле поймали в силки и увезли куда-то. А ее детишки, четыре новорожденных бельчонка, теперь наверняка умрут с голода.
И он решил во что бы то ни стало помочь беличьему семейству. Насколько это ему удалось, вы уже знаете.
В пятницу пошел погулять по парку и услышал, как зяблики чуть не на каждом кусте наперебой распевают историю, как у Сирле похитили любимую супругу, как страдали ее бельчата и как мужественный гусиный пастух Нильс, ныне Тумметот, не побоялся проникнуть в человеческое логово и принес несчастной матери ее детишек.
– Кого-кого-кого – фьють – кого мы славим в парке? –
Пели зяблики довольно нестройно, но среди них выделялся один – наверное, среди зябликов он считался крупным поэтом. Он с выражением декламировал, а хор после каждой строчки высвистывал: «Тот-тот Тумметот!»
Был он Нильсом-гусепасом,– Тот-тот Тумметот!Но бельчат от смерти спас он,– Тот-тот Тумметот!Ниже ростом, выше классом…– Тумметот, Тумметот!Ниже ростом, выше классом,Он бельчат от смерти спас!Он куда как выше классом,Он намного выше классом,Чем зловредный, чем коварный, ненадежный гусепас!Зяблик сделал паузу, потом негромко сказал прозой:
– Тумметот выше классом, чем гусепас Нильс Хольгерссон. Гусепас ниже, а Тумметот выше. Не ростом, а классом. Поняли?
И замолчал. Наверное, кончилось вдохновение. Зато весь парк, от макушек деревьев до молодой поросли, наполнился пением, щебетом, щелканьем, бормотаньем и чириканьем, и среди этого нестройного шума ясно выделялось без конца повторяемое имя: Тумметот! Тумметот!
– Теперь все будет по-другому! Все-все-все! – пели зяблики. – Сирле накормит Тумметота орешками! С зайцами – в догонялки! Кто кого! А если появится злодей Смирре, косуля посадит Тумметота на спину – и след простыл! А синички спасут его от ястребов! А все, кто умеет петь, то есть мы, зяблики… ну еще разные соловьи и жаворонки, они тоже что-то там чирикают… все, кто умеет петь, будут вечно воспевать подвиг Тумметота! Он совершил подвиг, рискуя собственной жизнью! Хотя где им, соловьям…
Мальчик был совершенно уверен, что этот гомон слышали и Акка, и другие гуси, – его нельзя было не услышать. Но день прошел как обычно – никто не сказал ни слова. Позволят ли ему остаться с гусями или отправят домой?
Гуси паслись на полях в окрестностях монастырского парка до субботы. Лис Смирре не показывался, но они прекрасно знали, что он прячется где-то поблизости, и это отравляло существование. Акка понимала, что после такого оскорбления он их в покое не оставит. Она подняла стаю, и гуси, пролетев несколько десятков километров, сели в Витшёвле.
Я уже рассказала, как там, в Витшёвле, бедному Белому чуть не подрезали крылья. Рассказывала, как мальчик проявил чудеса храбрости
А в субботу вечером, когда мальчуган со спасенным Белым вернулись на озеро Вомбшён, он, само собой, ждал одобрения – все же неплохо потрудился за день! Но куда там! Гуси, которые обычно не скупились на комплименты, молчали. Друг друга нахваливали почем зря, а тут словно воды в рот набрали. Он так и не дождался слов, которые ему так хотелось услышать.
И опять настало воскресенье. Прошла целая неделя, как его заколдовали, а он нисколько не подрос.
Но теперь его это не волновало. Он устроился на ветке ивы у самого берега и дул в тростниковую дудочку. На других ветвях сидело столько птиц, что он удивлялся, как же все они поместились на сравнительно небольшом кустике. Синицы, зяблики, скворцы – кого там только не было. Сидели, распевали свои песни и пробовали научить его подражать им. Многого он не достиг – играл так фальшиво, что у несчастных учителей перья вставали дыбом. При каждой неверной ноте они вздрагивали, восклицали: «О, нет!» – и чуть не хлопались в обморок.
Мальчик так развеселился, что уронил дудочку. Спрыгнул с куста, поднял свой нехитрый инструмент и попробовал еще раз, но дело не шло.
– Ты сегодня играешь даже хуже, чем обычно, – пеняли ему птички. – Ни одной верной ноты. Где ты витаешь, Тумметот?
– Я о другом думаю…
А думал он только об одном: позволят ему остаться в стае диких гусей или пошлют домой?..
И вдруг замер – к нему длинной шеренгой приближалась вся стая во главе с Аккой с Кебнекайсе. Гуси шли медленнее, чем обычно, очень торжественно, и смотрели на мальчика ласково и одобрительно. Мальчуган понял: решается его судьба, и решается в лучшую сторону. У него даже защекотало в животе от радости.
– Я понимаю, Тумметот, – тихо сказала Акка, – я понимаю, ты удивлен и обижен. Я даже не сказала тебе спасибо, а ведь ты спас меня из лап Смирре. Но я не мастерица на слова и считаю, что добро делают не словами, а делами. И думаю, что сумела тебя отблагодарить. Я послала гонца к этому гному, который тебя заколдовал. Он не ответил. Я послала еще одного, потом еще. Я просила сказать ему, что ты проявил себя как настоящий герой. И в конце концов гном велел передать, что, как только ты вернешься домой, он тебя расколдует. Ты опять станешь нормальным человеком, а не Тумметотом.
Но подумать только! Мальчик нисколько не обрадовался. Он был так счастлив, когда Акка начала свою речь, а сейчас… а сейчас у него задрожали губы, и он, не сказав ни слова, отвернулся и заплакал.
– Это еще что такое? – удивилась Акка. – Тебе этого недостаточно? Ты ждал чего-то большего?
Нет, большего он не ждал. Он ждал меньшего. Он ждал простых слов: мы берем тебя в Лапландию. Всего-то. Мечтал разделить с гусями их беззаботную жизнь, смеяться их шуткам, лететь с ними высоко над землей… Ничего этого не будет. Ни-че-го.
Плач перешел в рыдание.
– Я… я… – пролепетал он и всхлипнул, – я хочу лететь с вами… в Лапландию…
– Ну что ж, Тумметот, – удивилась Акка с Кебнекайсе, – вот ты как решил… Но должна тебя предупредить: я давно знаю этого вашего гнома. Капризный и раздражительный старикашка. Он и в молодости был вредным, а сейчас и подавно. И если ты не примешь его предложение сейчас, я не уверена… не уверена, что оно останется в силе, когда мы полетим назад. И сумею ли я улестить его еще раз.