Удивительные приключения Яна Корнела
Шрифт:
Выстрел, услышанный нами, несомненно был сигналом, который давал нам знать, что фрегат заметил нас. Только теперь к нам снова вернулось желание жить. Мысль о смерти стерлась в наших головах так быстро, как мел с аспидной доски первоклассника, и мы принялись строить догадки, чей это корабль — испанский, английский или пиратский — и чем все это окончится для нас. Собственно, нам было все равно, чей он; главное — корабль собирается спасти нас. Мы заговорили между собой только потому, что от волнения не могли молчать.
Потом Жак распознал испанский флаг. Однако это еще ничего не означало, — пираты пользовались любым флагом и только во время нападения поднимали на мачту свой. Теперь Жак мог уже окончательно
Мы умолкли только тогда, когда фрегат подошел уже совсем близко к нам и не оставалось никакого сомнения в том, что он плывет сюда. На носу корабля стояли матросы и с большим любопытством разглядывали нас; с борта они начали спускать восьмивесельную шлюпку. Казалось, она идет сюда исключительно медленно. Однако мы все-таки дождались такого момента, когда на наш плот вступили люди! Живые настоящие люди, которые пришли спасти нас! Как раз в эти минуты нас покинули силы и сознание. Все, что последовало за этим, я воспринимал уже словно сквозь сон.
Нас положили в шлюпку. Помню, кто-то перекинул меня себе через плечо и потащил куда-то наверх. Затем я снова лежал, и тут наступил наиблаженнейший миг — в мою глотку потекла вода!
С тех пор я приходил в себя только тогда, когда мне давали есть и пить, — все остальное время я крепко спал. Разумеется, кормили нас сначала лишь понемножку. Я слышал, как кто-то сердитым голосом кричал: «Не давайте им так много! Неужели вам хочется их погубить?» Я тогда страшно злился на него. Но, пожалуй, он был прав.
Я совершенно не представляю, долго ли мне пришлось находиться в таком состоянии. Наконец, как следует проспавшись, я протер глаза, но никак не мог толком сообразить, что же случилось с нами и куда мы попали. Первое, что я заметил, — вся наша четверка была вместе. Это хорошо. Более того, Жак уже выглядел почти так же, как прежде. Криштуфек, правда, почти дышал на ладан, но улыбался мне, точно ребенок, да и негр, наиболее пострадавший из нас, уже привстал, опершись спиной о дощатую переборку просторной каюты, в которой мы лежали и сидели на волосяных матрацах. На наших ногах не было кандалов! Это превзошло все мои ожидания. Ведь мы плыли на этом фрегате, как паны, — да еще на полном бесплатном содержании.
— Эй, ребята, — обратился я к друзьям и еле узнал свой осипший голос, — куда же мы попали и что будет с нами дальше?
Первым, разумеется, отозвался Жак (только теперь я заметил, что его руки были искусно перебинтованы и подвешены на белоснежных лентах).
— Все это, сынок, выглядит пока здорово. Только я никак не могу раскусить, что за чертовщина скрывается за этой заботой. Ты сам понимаешь, неспроста же они так раздобрились и пекутся о нас.
С этого мы начали свой разговор, который, по мере того как восстанавливались наши силы, становился все более и более оживленным. Однако нам по-прежнему не удавалось разгадать причину подобной доброты.
Хозяин корабля — кто бы он ни был, ангел или дьявол — проявлял о нас исключительную заботу. Теперь нам приносили еды столько, сколько мы могли съесть; перепадало нам немного и вина, а за больными руками Жака все время наблюдал сам лекарь. Но ни от этого лекаря, ни от негра, приносившего нам еду, мы ничего не могли узнать: оба они исполняли только положенные им обязанности, во всех же остальных случаях вели себя, как немые, — то ли они не понимали нас, то ли им было запрещено разговаривать с нами. Выйти из каюты мы не могли, поскольку нас запирали на замок. В остальном же мы чувствовали себя прекрасно, и Жак говорил, что его руки, очевидно, очень хорошо заживают, он уже не чувствует никакой боли.
Но фрегат все плыл и плыл. Француз объяснял это тем, что мы потерпели крушение при сражении с пиратами,
Однажды на море разразился ужасный шторм. Хотя буря свирепствовала целые сутки, но она показалась Жаку сущим пустяком. Мы же перекатывались на полу каюты, словно горошинки по дну горшка. Криштуфек и негр страдали от морской болезни. Как ни странно, я устоял против нее, а Жак, чему не стоило удивляться, прекрасно переносил качку.
Теперь нам удалось узнать кое-что и о нашем черном друге. Он сообщил нам, что его зовут Селимом и что уже его родители находились в рабстве у одного турецкого морского офицера. В его доме вырос и Селим; поэтому он уже с детства был определен к корабельной службе. Селиму, по его словам, жилось неплохо в доме его хозяина и на корабле, где он служил матросом. Хотя европейцы изображают турков кровожадными и свирепыми дьяволами, говорил Селим, но он нигде не натерпелся столько, сколько у христиан. В одном морском сражении Селим попал в плен к испанцам и вот уже несколько лет не снимает кандалов, влача жалкое существование на галерах или в баньо. Пленниками, мол, часто обмениваются; на галерах их даже не стригут наголо, — до стрижки никак не доходят руки.
Это был совсем простой и бесхитростный рассказ, но сколько прозвучало в нем тяжелой жизненной правды! Селим довольно прилично говорил по-испански, и Жак перевел нам все, что услыхал от него.
Однажды, наконец, нам удалось узнать, что ожидает нас. За нами явились два вооруженных человека и повели нас сначала вверх по лестнице, на палубу, а потом на возвышавшийся над ней полуют. Тут они распахнули двери средней каюты и, поставив нас перед ней, встали за нашей спиной.
Каюта, очевидно, принадлежавшая капитану или владельцу корабля, казалась на первый взгляд пустой. Но скоро оттуда что-то покатилось к нам навстречу — это был непомерно толстый человек. Взглянув на его лицо, я подумал, что передо мной появилась половинка огромного арбуза.
Он остановился вплотную перед нами и внимательно оглядел нас, даже похрюкивая от удовольствия. На вид он казался даже добродушным, но глаза у него были холодные, как у рыбы.
— Nu, amigos! [25] — сказал он, закончив свой осмотр. — Вы выглядите не так-то уж плохо. Видимо, мы хорошо позаботились о вас, — верно? Однако ничего на свете не делается задаром, — вы это, конечно, понимаете. Возможно, вам не известны испанские морские законы? Возможно… Но это не важно. От этого они все равно не теряют своей силы. А они гласят: если я берусь перевезти кого-нибудь из доброй старой Европы в Вест-Индию, то пассажир обязан отслужить за это три года мне или тому, кому я его передам. Ясно? — спросил он и, не дожидаясь нашего ответа, добавил: — Ясно. Теперь вам известны все мои условия. Я даже не напоминаю вам о том, что вы обязаны мне за спасение своей жизни. Насколько я благородный caballero, [26] вы увидите из того, что я предоставлю вам еще одну льготу: до тех пор, пока мы не причалим к берегу, вы не будете работать. Мне даже самому становится страшно от того что я так милостив по отношению к вам. Но у меня доброе сердце, и мне жаль вас.
25
Ну, друзья! (Исп.)
26
Caballero (исп.) — кабальеро, дворянин, благородный.