Уэверли, или шестьдесят лет назад
Шрифт:
В то время как эти мысли вонзались в душу Уэверли, как жала скорпионов, достойный пастор, пустившийся в пространные рассуждения по поводу сражения при Фолкерке, вдруг заметил, что наш герой смертельно побледнел, и спросил, не сделалось ли ему дурно. По счастью, в этот момент в комнату вошла новобрачная, сияющая улыбкой и румянцем во всю щеку. Не отличаясь особенным блеском ума, миссис Уильямс была женщиной сердечной и сразу же догадалась, что Эдуарда поразило в газетах какое-нибудь неприятное известие. Поэтому она так ловко вмешалась в разговор, что, не вызывая подозрения, отвлекла внимание мистера Туигтайта вплоть до того момента, когда ему нужно было ехать. После этого Уэверли объяснил своим друзьям, что ему необходимо отправиться в Лондон без малейшего промедления.
Впрочем, с одной причиной промедления, которая до тех пор ему была неведома, он все же вынужден был столкнуться. Его кошелек, достаточно туго набитый, когда он отправлялся в Тулли-Веолан, не получая с того времени никаких подкреплений, порядочно истощился, и хотя образ жизни нашего героя за это время не способствовал быстрому расходованию средств (так как жил он по большей части у своих друзей или был в армии), однако после окончательного расчета с любезным хозяином Уэверли обнаружил, что ехать на почтовых ему будет не по карману. Поэтому лучше всего ему было добраться до Боробриджа, где проходила большая дорога на север, и там занять место в северном дилижансе – огромной старомодной колымаге, запряженной тройкой лошадей, которая доставляла пассажиров из Эдинбурга в Лондон (с божьей помощью, как гласило объявление) за три недели. Итак, наш герой сердечно попрощался со своими камберлендскими друзьями, обещая не забывать их доброту и надеясь про себя, что в будущем он окажется в состоянии вознаградить их более существенным образом. После целого ряда мелких затруднений и досадных проволочек, переодевшись в платье, более соответствующее его положению, хотя все-таки скромное и простое, он наконец добрался до станции и оказался в вожделенной колымаге vis-a-vis note 449 миссис Ноузбэг, супруги лейтенанта Ноузбэга, служившего адъютантом и учителем верховой езды в ххх драгунском полку, общительной дамы лет пятидесяти, наряженной в синее платье с красной отделкой и не выпускавшей из рук верхового хлыстика с серебряной ручкой.
Note449
напротив (франц.).
Эта дама была из тех деятельных особ, которые в обществе берут на себя faire les frais de la conversation note 450 . Она только что вернулась с севера и рассказала Эдуарду, как «ее полк» под Фолкерком едва не изрубил в лапшу всех этих юбочников.
– Только как-то так вышло, – продолжала достойная матрона, – что наши завязли в одном из этих противных, невозможных болот, которые в Шотландии попадаются на каждом шагу, и из-за этого, как мне объяснял муж, наш бедненький полк довольно-таки пострадал в этом несчастном деле. Вы, сэр, верно, тоже сложили в драгунах?
Note450
все бремя разговора (франц ).
Для Уэверли этот вопрос был настолько неожиданным, что он сказал:
– Так точно.
– О, я это сразу увидела. Я мигом определила по вашему виду, что вы военный, и была уверена, что вы не из пехтуры, как ее называет мой Ноузбэг. Простите, в каком полку?
Вопрос был не из приятных. Уэверли, однако, справедливо заключил, что эта почтенная дама знает наизусть весь офицерский состав армии, и, чтобы не попасть впросак, решил говорить правду.
– Я служил в драгунах у Гардинера, сударыня, – сказал он, – но я уже некоторое время в отставке.
– А-а, это те, кто завоевал первый приз на скачках с поля боя под Престоном, как говорит мой Ноузбэг. Простите, вы участвовали в этом деле?
– Я имел несчастье, сударыня, – ответил он, – быть свидетелем этого боя.
– О, это – несчастье, сэр, которое, насколько мне известно, немногие из драгун Гардинера разделили с вами. Ха-ха-ха! Вы уж меня простите, но жены военных любят шутить.
«Черт бы тебя побрал! – подумал Уэверли. – Что за злой гений впихнул меня в одну коробку с этой назойливой ведьмой!»
– Мы подъезжаем к Феррибриджу, – сказала она, – тут были оставлены люди из нашего полка на помощь всяким судьям, полицейским, старостам и разным существам, которые проверяют бумаги, ловят мятежников и вее такое.
Не успели они остановиться в гостинице, как она потащила Уэверли к окну и воскликнула:
– А вот идет капрал Брайдун из нашего бедненького эскадрона. Он идет сюда с полицейским. Брайдун – один из моих любимых барашков, как говорит Ноузбэг. Пойдемте, мистер… э… простите, как ваша фамилия?
– Батлер, сударыня, – сказал Уэверли, решившись скорее воспользоваться именем одного из своих прежних сослуживцев, нежели выдумывать такое, которое не значилось в списках полка, и этим подвергать себя риску разоблачения.
– Ага, знаю; вы недавно получили эскадрон, когда этот подлец Уэверли перешел к мятежникам. Господи, как бы я хотела, чтобы и этот старый хрыч капитан Крамп к ним бы тоже убрался! Тогда бы и моему Ноузбэгу дали эскадрон. Боже мой! Что это Брайдун там застрял и раскачивается на мосту? Пусть меня повесят, если он не нализался, как говорит Ноузбэг. Пойдемте, сэр, мы с вами люди полковые и напомним этому мерзавцу о его обязанностях.
Уэверли, с чувствами, которые легче представить себе, нежели описать, поневоле должен был сопровождать эту бравую командиршу. Отважный кавалерист походил на ягненка не более чем, скажем, пьяный драгунский капрал футов шести ростом, с очень широкими плечами, весьма тощими ногами и огромным шрамом на носу. Миссис Ноузбэг начала если не с ругательства, то с выражения, весьма к нему близкого, и приказала ему не забывать своих обязанностей.
– А, чтоб тебя… – отозвался бравый кавалерист; но, желая перейти от слов к делу и подобрать подходящий эпитет, который был у него на языке, он поднял глаза, узнал миссис Ноузбэг, приложил руку к головному убору и произнес уже другим тоном:
– Господи благослови ваше прекрасное личико, миссис Ноузбэг! Неужто это вы? Вы же не такой человек, чтобы подвести нашего брата, коли он с утра маленько перебрал?
– Ну-ну, каналья, занимайся своим делом! Этот джентльмен и я – мы люди свои, армейские, а вот ту личность, что забилась в угол дилижанса и нахлобучила шляпу, немедленно проверь. Похоже, что это переодетый мятежник.
– Черт бы тебя побрал с твоим рыжим париком! – сказал капрал, когда она не могла его услышать. – У этой старой кобылы глаза, как буравчики. Право, эта мать-адъютантша, как ее зовут наши, напасть для полка похуже, чем военный судья, сержант-майор и сам командир Шаркало-хромало в придачу. Пошли, констебль, посмотрим, что это там за личность, как она его называет. (Скажем сразу, что это был квакер note 451 из Лидса, с которым миссис Ноузбэг сцепилась по вопросу о том, законно ли носить оружие.) Не поставит ли он нам чарку водки, а то ваше йоркширское пиво мне только студит желудок.
Note451
Квакер – член протестантской секты, считающей религию частным делом и отвергающей вмешательство государства и общества в вопросы веры.
Живость характера этой милейшей дамы спасла Эдуарда от одной неприятности, но могла свободно навлечь на него другие. В каждом городе, где они останавливались, она настаивала на том, чтобы побывать в кордегардии, если таковая имелась в наличии, и один раз чуть не познакомила Уэверли с сержантом – вербовщиком рекрутов из его собственного полка. Она так часто называла его капитаном, да притом еще Батлером, что он чуть с ума не сошел от досады и тревоги. Самая счастливая минута его жизни наступила, когда дилижанс прибыл наконец в Лондон и избавил его от внимания мадам Ноузбэг.