Уездный город С***
Шрифт:
— Но вы же меня совсем не знаете, — неуверенно возразила она.
— Я знаю вас несколько дней и видел достаточно для того, чтобы делать выводы. Пообещайте выбросить эту глупую теорию из головы!
— Я подумаю об этом, — упрямо возразила Брамс, и настаивать Титов не стал — понимал, что бесполезно, девушка упёрлась.
— Ну хотя бы сказки прочитайте про живую и мёртвую воду, — устало попросил Натан. — Мёртвая вода не только убивает, а живая — не только воскрешает.
— Если будет возможность, — опять увильнула от прямого обещания Аэлита. — Давайте возьмём извозчика? Мне кажется, пора заниматься делом.
— Извольте, —
Недолгий путь до Федорки прошёл в молчании. У Титова мысли произвольно прыгали с поисков убийцы к сидящей рядом девушке и обратно, не поддаваясь попыткам сыскаря призвать их к порядку и сосредоточиться на единственном вопросе.
А Брамс напряжённо обдумывала слова поручика и всё яснее понимала, что он прав, что всё, сказанное ею — полная чушь. И стало девушке в этот момент ужасно стыдно. Правда, к счастью, извиняться она не стала: бог знает, какую бы реакцию в поручике вызвали новые измышления девушки, но точно не одобрение.
Стыдно ей стало не за высказанную мысль, собственная предполагаемая холодность и эмоциональная ущербность Брамс совершенно не беспокоили — ну есть и есть, и бог бы с ней. Да и сам подобный подход, измерение чувств холодным разумом, не показался Аэлите нелепым. Устыдилась она того, что поступила недостойно нормального учёного, выстраивая свою теорию на непроверенных допущениях. Не имея не только глубоких, но вообще хоть сколь-нибудь внятных познаний в психологии, она взяла за основу некоторые весьма спорные утверждения, крепко запавшие в душу, вроде вот этого отличия вещевиков от всех прочих людей. Мягко говоря, глупый и непрофессиональный подход, причём на это ей указал человек от науки весьма далёкий — вдвойне стыдно!
Правда, к самому поручику Аэлита стала теперь относиться еще лучше: и уважение окрепло (всё же он сумел указать ей на серьёзную ошибку, а ошибки свои вещевичка признавать умела), и прибавилась благодарность за то, что нашёл нужным высказаться.
Наконец экипаж остановился, и Брамс, намереваясь выбраться наружу, поднялась с сиденья, но потом вдруг обернулась, быстро коснулась губами щеки мужчины и, тихо шепнув: «Спасибо!» — выпорхнула наружу.
Сковавшее его оцепенение Натан сбросил только через несколько секунд, назвал извозчику следующий адрес и откинулся на спинку сиденья.
Желание сбылось, мысли теперь кружились вокруг единственного предмета. Вот только совсем не того, которого бы следовало, и переменить объект внимания стоило мужчине больших усилий.
Остаток дня прошёл у поручика за суетой безрезультатной, но необходимой: осмотром жилья, опросом родных, знакомых и просто соседей Елены Дёминой. Сам Титов не верил в наличие хоть какой-то связи между двумя покойницами, но веру к делу не подошьёшь, и проверять Натан предпочитал всё до конца. Ничего нового мужчина не выяснил: Навалову, чей портрет он показывал, никто не знал и не видел, никаких ухажёров или хотя бы просто знакомых вещевиков в окружении покойницы не появлялось, неожиданных поступков она не совершала, жила семья и вправду вполне мирно — Хрищев оказался очень спокойным и тихим человеком,
Комната девушки вполне отвечала портрету и занятиям: в основном шитьё, много крахмальных кружевных салфеток и просто кружев — Дёмина явно этим увлекалась. Нашёлся и девичий альбом, с неизменными стихами, умными мыслями и рисуночками, явно сделанными разными руками. Были письма, но от женщин, и адресаты не менялись несколько лет — наверное, перебравшиеся в другие города соученицы и подруги. Наряды у покойницы в шкафу имелись двух типов — модные, яркие, для жизни; более скромные и удобные, но сделанные со вкусом и не лишённые изящества, явно для работы и визита к клиенткам, в одном из каких она и пропала, вместе с небольшим рабочим саквояжем. И — также никаких признаков появления ухажёра или вообще кого-то нового в окружении.
А в двадцать третьей комнате, куда Титов заглянул в конце рабочего дня, его поджидала небольшая, но приятная новость: Элеонора навела справки и выяснила личность извозчика с пегой лошадью. Тот оказался земляком покойной Наваловой, происходил из того же уезда, жил в соседней деревне и имел все шансы оказаться ключом к жизни блудницы, который сыскари пытались найти. Землячество всегда много значило, особенно в чужих местах, и если не близкой дружбы, то хотя бы приятельства этих двоих вполне можно было ожидать.
Предусмотрительная и опытная Михельсон, предвидя интерес поручика, отбила телеграмму в Б*** уезд с распоряжением срочно выяснить и сообщить, где находится Пётр Короб. Так что Титов на всякий случай предусмотрел на завтра возможность дальней поездки, внимательно изучил карту и расспросил всё ту же Элеонору о предпочтительном способе добраться до места. Ещё некоторое время потратив на знакомство со своими обязанностями начальника отдела и их исполнение, Титов отбыл домой около девяти часов вечера.
Ночь, на удивление, прошла спокойно. Натану снилась всё та же набившая оскомину стрелка двух рек со своими островами и протоками, и рассвет присутствовал, и стелющийся по воде туман — тоже. Но сам сон был неожиданно мирным и спокойным.
Поручик размеренно работал вёслами, и предрассветная зябкая свежесть приятно холодила кожу. Река была пустынна и тиха — ни плеска, ни птичьего голоса. Только негромкий шелест воды о борта лодки, почти неслышные шлепки ловко входящих в воду вёсел и песня уключин.
За спиной мужчины, на носу лодки кто-то сидел; Натан не оборачивался и не видел пассажира, но чувствовал его присутствие каждым гребком, затылком ощущал чужое дыхание. Однако наличие этого некто совсем не тревожило: Титов точно знал, как можно знать только во сне, что никакой опасности от такого соседства нет. Больше того, оно даже успокаивало и вселяло уверенность, и гребец мог не оглядываться на дорогу: этот, на носу, точно знал, куда нужно плыть, и следил за ходом лодки.
Вдруг плоскодонка слегка дёрнулась оттого, что пассажир на носу переместился. Глаза Натана накрыли тонкие, прохладные, явно девичьи ладони, остудившие горящие влажные виски, и мужчина рывком проснулся.