Уездный город С***
Шрифт:
Брамс в разговоре не участвовала, только поглядывала на родителей и поручика и напряжённо прислушивалась, ожидая итога. На Титова она очень надеялась и верила, что он действительно всё решит, но окончательно перевела дух, лишь когда мать устало махнула рукой со словами: «Да Бог с вами! Лучше бы у меня три сына было…» — и ушла в глубь дома.
Лев Селиванович тоже не вмешивался в разговор, заметно тяготясь им и нервной атмосферой, и, когда спор кое-как разрешился, с явным облегчением покинул прихожую, в которой под светом небольшой люстры с одинокой слабой лампочкой происходила вся эта «баталия». Сыскари остались вдвоём.
— Аэлита
— Нет, я всё решила, — насупилась Брамс. — Это она сейчас, при вас, согласная, а потом — не поручусь. И вообще, одной лучше, ни перед кем отчитываться не надо. А то словно мне пять лет!
— Одной не лучше, — уверенно возразил Натан. — Родители вас любят, не нужно судить их столь строго. Да, они люди и могут ошибиться, даже обидеть ненароком, но неужели одна их ошибка заслуживает такой разительной перемены? Дайте матери еще один шанс. Люди не вечны, и мы не знаем, как жизнь повернётся завтра, и завтра может стать поздно мириться. Я не пытаюсь отговорить вас и убедить остаться, жить своим умом — вполне достойное решение, на которое вы имеете право. Но я прошу, поговорите с ней хотя бы теперь, когда она успокоилась и смирилась с вашим выбором. Не дело это, чтобы чужой человек промеж вас вестовым служил.
Аэлита слушала мужчину внимательно, хмурясь и раздумывая над его словами. Вещевичка хоть и понимала беспокойство матери, но не собиралась в угоду ему отказываться от собственных желаний и планов. В конце концов, жизнь-то её, Аэлиты, и она уже вполне взрослая особа, образованная, способная себя содержать. Она же сама в родительскую жизнь не лезет и не пытается никого учить!
В общем, вины за собой девушка не видела и считала, что она как раз в своём праве, но кое-что из слов Титова всё же легло на душу. Вещевичка не любила ссоры и хотела, чтобы их с матерью отношения вернулись в прежнее русло. Вот только и способа примирения Брамс-младшая не видела.
Несколько секунд Аэлита помолчала, а потом подняла на поручика грустный, потерянный взгляд и пробормотала неуверенно:
— Но что же мне делать? Что сказать?
Натан от такого вопроса смешался — лезть в чужие личные отношения было неловко. Но потом напомнил себе, что он и так уже вмешался куда только мог, и глупо теперь идти на попятную. Пожав плечами, мужчина неуверенно предложил:
— Может быть, просто стоит сказать, что вы её любите? И благодарны за заботу, но хотите попробовать жить своим умом. Это сложно, но если не пробовать, то и не научишься ничему. Нельзя выучиться плавать, не входя в воду, — проговорил он и сам поморщился от того, насколько по-книжному, нелепо всё это прозвучало. — Забудьте, я говорю глупости. Просто будьте искренни, мне кажется, сейчас она вас выслушает. А я, с вашего позволения, лучше подожду снаружи, хорошо?
Аэлита кивнула и, проводив поручика взглядом, некоторое время неподвижно простояла на месте. На звук двери выглянул отец и чуть улыбнулся, обнаружив дочь в одиночестве:
— Ты чего застыла? А куда Натан Ильич делся?
— Задумалась, — вздохнула вещевичка. — А Титов вышел, сказал, будет снаружи ждать.
— Ну так и чего ты стоишь? Беги вещи собирать, нехорошо человека мурыжить. Потом расскажешь, как устроилась.
Он подошёл, поцеловал свою малорослую
Короткий разговор с отцом сильно приободрил девушку, и та, прекратив топтаться на одном месте, двинулась в кухню.
Людмила Викторовна сидела у окна, глядя в темнеющее стекло. Аэлита некоторое время помялась на пороге, не зная, как начать и что вообще сказать. Хорошо Титову говорить — «быть искренней»! Вот вещевчика сейчас особенно искренна: совершенно не понимает, как быть и что делать, и стоит истуканом. А всё мама с её сценами… Ну стоило ли вчера ругаться, пытаться запрещать? До того всё было легко и понятно, а теперь смутно и неправильно…
— Мама! — окликнула она наконец, чувствуя себя донельзя глупо и почти уже злясь на это. И тихо попросила, не найдя слов для объяснения: — Помоги мне, пожалуйста, выбрать, что из вещей взять.
Несколько секунд старшая женщина сидела неподвижно, потом вздохнула и поднялась с места.
— Пойдём уже, горюшко моё самостоятельное!
Может быть, Аэлита и не нашла правильных слов, но непроизвольно выбранная ею тактика оказалась верной: совместно занявшись пустяковым, но приятным — даже для такой своеобразной особы, как вещевичка, — делом, мать и дочь безо всяких громких признаний незаметно примирились. Людмила Викторовна успокоилась, занятая сборами дочери, да и мысли её, стоило принять как данность отъезд Алечки, приобретали с каждой минутой всё более светлый оттенок.
Да, за службу свою Аэлита ухватилась крепко, а отпускать её в новую, самостоятельную, жизнь было боязно. Но с другой стороны, стоило приглядеться, и делалось ясно: её-то собственная мысль тоже оказалась верной. И хоть отругала она только что в сердцах поручика, но ведь и по лицу, и по манере его видно было — хороший мужчина, и прав Лёвушка, нет решительно никакого повода сомневаться в чести и благородстве Титова. Ясно ведь, ничего лишнего с Алечкой себе не позволяет: эвон как к пигалице уважительно, по имени-отчеству, без фамильярности.
Но главное, слишком горячо для простого сослуживца и приятеля он принимает участие в судьбе молодой девушки, хотя и видно, как не хочется ему совать нос в семейные дела. И глядит на Алечку уж так ласково, наглядеться не может. И сама Аэлита на диво с ним покладиста, вон как слушается, словно бы и не она это вовсе…
В общем, Людмила Викторовна приняла, может, не самую ответственную, но по-житейски мудрую точку зрения: что Бог ни делает, всё к лучшему. Перекрестившись на красный угол и поцеловав нательный крест, в мыслях попросила уберечь дочку и вразумить и помогла той не забыть ни одной нужной мелочи.
Когда небольшой саквояж был уже собран, Брамс опомнилась и под озадаченным взглядом матери приложила к вещам пару непромокаемых сапог.
— К чему это? — растерялась женщина.
— На всякий случай, — чуть смутилась Аэлита, но пояснять подробнее не стала.
Дальнейший переезд прошёл спокойно. Марфа Ивановна не возражала против еще одной жилички, только уточнила, как к тому отнеслись её родители. Брамс, конечно, попыталась высказаться, что ей никто не указ и вообще она уже вполне взрослая, но Натан, во избежание ссоры, успокоил Проклову, что родители поставлены в известность и никакого побега не было.