Уездный город С***
Шрифт:
— Умеете вы утешить, — вздохнула Аэлита, но всё же улыбнулась и, кивнув, решительно двинулась к крыльцу.
Дом Брамсов был старый, ещё деревянный, но ухоженный. Не дом — уютное семейное гнездо, в котором чувствовалась и женская рука, и мужская. Сложно было представить рассеянного Льва Селивановича в роли крепкого и рачительного хозяина, однако с домом он, на удивление, возился с удовольствием. Постоянно что-то перестраивал и придумывал, с большой энергией воплощая все достижения прогресса, хотя делал это не сам, обыкновенно приглашая мастеров. В доме давно уже были проведены свет и водопровод, и даже установлен буквально пару лет назад изобретённый веще-электрический водонагреватель — игрушка редкая и сложная, которая пока не получила широкой известности, но обещала через пару лет, после некоторых доработок, завоевать себе место в сердцах и домах людей.
— Ой, Алечка, здравствуй! Натан Ильич, добрый вечер. — Дверь открыл отец семейства, и Аэлита не удержалась от облегчённого вздоха: раз уж папа дома, то всё должно пройти спокойно. Во всяком случае, она на это надеялась. — Это у вас только закончилось ночное дежурство? Долго, — протянул он, но не укоризненно, а скорее уважительно, и после крикнул в дом: — Людушка, накрывай на стол, гости. Да вы проходите, не стойте на пороге.
— Здравствуйте, — ровно проговорила Людмила Викторовна, возникая в дверях. Остро, пронзительно глянула на дочь, но та старательно отводила глаза.
— Да мы ужинали уже, — нервно отмахнулась Аэлита и, привычно разозлившись на себя за смятение и неуверенность, выпрямилась, вскинув голову, и заявила, глядя на отца: — Я за вещами. За частью. Я хочу жить своей жизнью и решать, как её устраивать. Жалование у меня замечательное, его вполне хватит.
— Откуда вдруг такое стремление? — озадачился Лев Селиванович.
— Тогда за меня точно никто решать не сможет, и даже пытаться не будет, — проговорила она, бросив обиженный взгляд на мать.
— И где же ты жить собираешься? — всё так же ровно спросила женщина, скрещивая руки на груди.
— А вот у Натан Ильича, — бесхитростно созналась Аэлита, отчего сам Натан Ильич поперхнулся воздухом, мать её побагровела от негодования, и только отец семейства, чуть нахмурившись, неуверенно проговорил:
— Не знаю, удобно ли будет…
— Не у Натана Ильича, а у той же хозяйки, — поспешил вмешаться Титов, пока мать семейства не хватил удар от этакого нравственного падения дочери. — Хорошая женщина, вдова, сдаёт несколько комнат.
— Так это вы её надоумили? — недобро сощурилась Людмила Викторовна. — Ваше влияние, да? Столичные моды, распущенность, да? А казались таким видным, настоящим офицером!
— Людушка, ты чего? — Лев Селиванович, глядя на поведение супруги и слушая её слова, сделался совершенно растерянным. — Ну хочет девочка сама пожить, так я большой беды не вижу, она взрослая уже. Кроме того, и повода сомневаться в благородстве Натана Ильича нет никакого…
— Ты ни в чём беды не видишь! — всплеснула руками Людмила. — Ладно, когда она в учёбу свою ударилась, это хотя бы безопасно, но вот сейчас, со своей этой полицией — это совсем никуда не годится! А если её убьют?!
Повисла напряжённая тишина. Аэлита, упрямо поджав губы, смотрела в пол, отец — переводил удивлённый взгляд с жены на дочь и обратно.
Натан, наблюдая за всем этим, отчётливо понял, что шансов прямо сейчас спокойно договориться у семейства Брамсов нет. Он понимал, что и сам отчасти во всём этом виноват — именно он поддержал Аэлиту, потакал её желанию участвовать в расследовании. Может быть, если бы не появился в городе С*** поручик Титов, всего разговора не случилось бы, не произошла эта ссора.
Вот только обман неизбежно раскрывается, притом в самый худший момент. И, зная вещевичку, Натан не сомневался: она не поймёт подобного и посчитает предательством. Так не лучше ли постараться вскрыть нарыв сейчас, пока еще не поздно?
А ещё поручику слишком нравилась эта девушка — вот именно такой необычной, порывистой, искренней, — и очень не хотелось, чтобы она менялась, а подобная обида неизбежно оставит след на её душе. Может, это было эгоистично, но…
— Аэлите Львовне никто, разумеется, не даст участвовать в задержании опасных вооружённых преступников, у неё нет соответствующей подготовки, — ровно проговорил Титов. — А в прочих случаях вероятность, что с ней приключится беда, ничуть не выше случайных неприятностей на улице.
— То есть вы не возражаете, чтобы она якшалась с отбросами и преступниками? Считаете это нормальным для приличной девушки? — язвительно проговорила мать семейства. — Вот интересно, свою жену, сестру или дочь вы бы тоже отпустили заниматься подобным?
— Моя старшая сестра — штурман дирижабля, младшая сестра — судебный медик, и это совершенно не помешало их замужеству. Так что — да. Если дорогой для меня особе захочется избрать опасную профессию, я окажу ей всяческую поддержку, чтобы она выучилась скорее и лучше и обрела уверенность в себе. Потому что сильная личность, которой что-то запрещают, изыскивает способы настоять на своём и куда чаще попадает в беду, — твёрдо проговорил он. И после небольшой паузы добавил, прямо глядя в глаза женщине и даже сумев удержаться от язвительности: — И уж точно я не стал бы пользоваться связями и знакомствами, чтобы не допустить её до интересного дела, ограничить и, хуже того, устроить личную жизнь.
Людмила Викторовна смущённо вспыхнула и отвела взгляд — она поняла, что имел в виду поручик. Но всё же упрямо проговорила:
— Вот когда будут свои дети, тогда и посмотрите, каково это!
— Возможно, тяжело, но необходимо, потому что дети должны жить своей жизнью, — отозвался на это Натан и продолжил увещевательно: — Аэлита Львовна — очень рассудительная, осторожная и разумная девушка, она никогда не станет лезть на рожон. Вам стоит больше доверять ей.
— Если бы она еще была самостоятельной и могла о себе позаботиться! — шумно вздохнула женщина, явно уже сдаваясь.
— Вашей дочери порой сложно понимать окружающих, но это не имеет никакого отношения к самостоятельности.
Людмила Викторовна ещё некоторое время сопротивлялась и сомневалась, но Титов её в итоге уговорил, дав слово офицера, что станет беречь Аэлиту как зеницу ока. Обещать подобное было нетрудно: мужчина и так планировал сделать всё возможное для безопасности девушки. Куда труднее было сохранять спокойствие и сдерживаться на протяжении всей этой сцены: уж слишком хотелось поручику прямо высказать всё, что он думал об этой женщине с её интригами.