Уездный город С***
Шрифт:
Поскольку Департамент располагался по дороге ко «Взлёту», Титов решил сделать небольшой крюк. Он вдруг сообразил, что список Иванова имеется у него в единственном экземпляре, и не лучшая идея — отдавать его охране завода, которую он намеревался озадачить выяснением алиби подозреваемых вещевиков. Конечно, фамилий там не так много, но…
Правда, как оказалось по прибытии в расположение уголовного сыска, в Департамент Титова привело в большей степени наитие, нежели лень.
— А где Элеонора? — растерянно спросил поручик скучающего в одиночестве Адама, в распоряжении которого оказалась вся двадцать третья комната — он явно был оставлен за старшего.
— Ой, как вы удачно приехали. Элеонора Карловна там пострадавшего описывает, в двадцать шестой комнате, это напротив, — обрадовался Чогошвили.
— А с каких пор она побоями занимается? — переведя для себя высказывание молодого человека, подивился Титов.
— Нет, ну Элеонора Карловна, конечно, экстравагантная женщина, но зря вы о ней так думаете, она никогда не дерётся, — с укором проговорил Адам.
— Что? Чогошвили, что ты мне голову морочишь?! — возмутился Натан, но потом всё же сообразил: — А, ты про побои? Ну так ты сам сказал, что она пострадавшего описывает. Не труп же у неё там!
— А-а! — просиял молодой человек. — Нет, он живой и здоровый, а Элеонора Карловна о нём всякое записывает — ну имя там, и прочее. Это родственник, кажется, третьей покойницы.
Титов пару мгновений недоверчиво смотрел на Адама, после чего мрачно пообещал:
— Допросишься ты, Адам. Будешь зубрить изречения спартанских военачальников и философов до полного осознания и просветления.
— Зачем? — растерялся от такой замысловатой угрозы Чогошвили.
— Для воспитания в себе лаконичности. Идёмте, Брамс, — поманил Натан вещевичку, и ту два раза просить не пришлось.
— Натан Ильич, а кто такие спартанские военачальники? — тихо полюбопытствовала Аэлита, когда дверь двадцать третьей комнаты закрылась за их спинами.
— У вас настолько плохо с историей? — со смешком уточнил Титов, оглядываясь и прикидывая, какая из ближайших дверей может вести в двадцать шестую комнату — номеров не было на обеих.
— Ага, — не стала спорить с очевидным Аэлита, которую из-за неуспеваемости по этому предмету едва не выгнали из школы.
— Это давно было, в Древней Греции, — кратко пояснил Натан, открывая первую попавшуюся дверь. Конечно, не угадал: за ней обнаружился какой-то тёмный чулан. — Спартанские мыслители отличались от прочих краткостью и точностью в выражениях. Слово «лаконичный» было придумано как раз про них.
Комната за другой дверью оказалась не намного больше, но зато тут имелось окно, делавшее скудную обстановку не столь унылой. Голые серые стены, пустой стол с одинокой старой лампой, три стула с высокими спинками — и всё. Напротив расположившейся за столом Михельсон сидел светловолосый мужчина средних лет. При появлении новых лиц, в частности девушки, он поднялся с места в знак приветствия.
Среднего роста, хорошо сложённый, одетый элегантно, даже с оттенком франтовства, и гладко выбритый, он тем не менее производил впечатление потрёпанного жизнью человека. Вероятнее всего, из-за тёмных кругов усталости под глазами — кажется, он давно не спал или же часто не высыпался.
— Как удачно, на ловца и зверь бежит, — проговорила Элеонора, приветственно кивая.
Представились. Пострадавшего звали Горбачём Сергеем Михайловичем, и являлся он законным супругом третьей покойницы — Акулины Матвеевны Горбач, урождённой Мартыновой. Причём являлся им с гарантией: в Департамент мужчина прибыл прямо из морга, где опознал супругу.
Михельсон, оценив количество людей и стульев и поделив одно на другое, потихоньку выскользнула за дверь, оставив начальство разбираться с понурым родственником. Начальство не возражало.
— А почему вы, собственно, сразу направились в морг?
— Не сразу, — устало возразил тот. — Сначала я обошёл тех общих знакомых, у которых она могла оказаться, потом посетил окрестные больницы, и там меня заприметил городовой… как же его фамилия? Не то Васюков, не то Васюткин… Собственно, он, выслушав описание моей жены, и привёл меня в морг.
— Выходит, вы хватились супруги только сегодня? Почему?
— Ночью я находился на службе, пришёл уже утром и сразу лёг спать. Акулины не было, но я не обеспокоился, она рано встаёт и могла куда-нибудь выйти по своим делам. Но потом явилась её мать и сообщила, что у неё сердце не на месте: дочь обещала заглянуть утром, но не пришла. Я и начал поиски, — вздохнул он. — Кто же знал, что они так закончатся…
Натан смерил мужчину задумчивым взглядом — особенно убитым горем Горбач не казался, только уставшим, — и спросил:
— Когда вы видели супругу в последний раз?
— Вчера утром, — отозвался тот.
— Она ушла из дома утром и больше не вернулась? — уточнил Титов.
— Нет… не знаю, — замялся вдовец.
— То есть как? Вы спали? — растерялся поручик.
— Нет. Да ладно, к чему лукавить? — Горбач поморщился и пояснил: — Мы давно уже не в ладу живём… Жили. Не ссорились, но словно чужие люди. Разойтись — негодно, богом венчаны, а рядом быть — тоже невмоготу. Вот и жили как соседи.
— И отчего вдруг такая нелюбовь? — удивился Натан.
— Да как-то накопилось, — неопределённо пожал плечами орбач. — Она красивая, яркая, молодая… была, хотела нарядов и красивой жизни. Я мог обеспечивать её желания и увлечения, но всё дольше пропадал на службе, а она всё сильнее сердилась, что я не желаю проводить время с ней. Вот и вышло, что брак наш и сладился за год, и расстроился так же.
— Больше никто в доме не живёт?
— Есть прислуга, но вся приходящая. Никто из них не смог сказать, ночевала ли Акулина дома или нет, — развёл руками мужчина.
Титов понятливо кивнул и постарался выяснить всё, что знал муж о распорядке дня и привязанностях жены, но выходило прискорбно мало. Родственников, кроме матери, у Акулины не имелось, подруг её он не знал, увлечений, помимо нарядов, тоже. Конечно, можно было допустить, что женщина являлась настолько скучной и ограниченной, но всё же в это не верилось. Даже самые бестолковые и пустые кокетки увлечены ещё хоть чем-то: флиртом, своей диванной собачкой, вышивкой, сплетнями. Не может женщина, мечтающая о красивой жизни, вести её в одиночестве и затворничестве, среди нарядов и драгоценностей: всё это бывает нужно только тогда, когда есть кому показать.