Угнетатель аристократов 3
Шрифт:
И тут волосы на голове начинают наэлектризовываться. Я ощущаю, как ток тревожно циркулирует по поверхности головы. Руки становятся ватными, и я не чувствую их. Но если всё ещё продолжаю висеть, значит, держусь.
«Какого хрена происходит…?»
И тут до меня доходит. Я аккуратно приподнимаю глаза кверху, так, чтобы особо не шевелить головой. Еле-еле, но дотягиваюсь взглядом до подоконника. А на подоконнике лежат длинные, с зелено-фиолетовыми венами на них, пальцы.
Сознание мутится.
Ещё хотя бы полминуты такого напора, и я свалюсь вниз.
Пытаюсь отвлечь себя. Думать о чём-нибудь хорошем. Об Алине, например. Но как бы я не старался, ни один образ, ни одна, даже смазанная картинка, не может проникнуть в голову. Будто тумана напустили.
Остаётся только одно. Терпеть и ждать. Надеяться, что оно уйдёт.
В дверь постучались. Еле слышно, как будто где-то в другом мире. Но постучались. Потом раздался приглушённый голос. Кажется, он сообщал о том, что директору уже надо выходить на сцену. Его все ждут.
И правильно, пусть валит нахер.
Директор в последний раз облокачивается на подоконник и отталкивается от него. Пальцы исчезают. Раздаётся скрипучий голос:
— Иду.
Как будто из ведра плеснули живительной водой. Туман выветрился из головы, и я пришёл в себя. Руки наполнились кровью, страх пропал.
Через секунду раздался хлопок двери и щелчок замка. Кабинет был пуст. Я подтянулся на штыре, закинул ногу на подоконник, и запрыгнул в помещение.
Больше ничего не пытаясь найти, создал ключ, отворил им дверь и, осмотревшись, чтобы никому не попасться на глаза, вышел.
В туалете я ополоснул лицо холодной водичкой и присел на лавочку у стены. Стал думать.
Ну нет, он точно не мог меня обнаружить. Я видел его пальцы, но совершенно не видел остального. То есть, с того ракурса, с которого смотрел директор, я был незаметен. Значит, никаких проблем нет. Ну, если у него на руках отсутствуют дополнительные органы зрения, конечно…
Я перевёл дух и пошёл в актовый зал. Всё-таки, нужно поприсутствовать на торжественной церемонии. Как минимум, чтобы отвлечься от той херни, что произошла со мной несколько минут назад. Да и чтобы узнать, какое в итоге место я занял. Первое, или второе?
В вестибюле всё стабильно. Жирдяй поедает бутерброды, ни на кого не обращая внимания. Единственное, что поменялось — это количество оставшейся еды…
Сделав максимально непринуждённый вид, я проследовал к свободным местам. А таковые оставались только на стульях сбоку от сцены.
Судя по всему, официальная часть началась буквально минуту назад. Потому что по сцене всё ещё выхаживал невзрачный ведущий и приветствовал гостей. Так как я находился близко к сцене, буквально в десяти шагах, то чувствовал, что там, за ней, стоит директор.
Кажется, что его местоположение я теперь могу определять даже за сотни метров…
Преамбула закончилась, и к микрофону пригласили директора. Я не ошибся. Он выбрел ровно из того места, где я и предполагал. Он должен был лично озвучить лучших учеников, и вручить им сертификат о получаемой повышенной стипендии.
Впервые в жизни я пожалел о том, что хорошо постарался над заданиями.
Объявлять начали с конца. То есть, с пятого места. Потому что только пятерка лучших должна получать повышенную стипендию. Пятое и четвертое место — по тридцать пять тысяч, третье — семьдесят пять, второе — сто двадцать, и первое — сто пятьдесят.
Всех остальных людей, тех, кто не получает повышенную стипендию, но тоже проходит по списку зачисленных в академию — объявят после.
Нет бы заранее списки вывесить, а они всё интригу сохраняют…
Почти двух с половиной метровая гадина устроилась по центру сцены и все затихли. Я явственно чувствовал, как уровень страха среди присутствующих растёт в геометрической прогрессии.
Наверное, на лекциях директора, если он вообще их проводит, самая хорошая дисциплина…
Ведущий (видимо новенький) начал предлагать директору взять микрофон. Но тот помотал головой, и бедолага с потными щеками отстранился в другую часть сцены.
Голос директора был слышен в каждом уголке этого помещения. Не знаю, каким способом достигался такой эффект, но, как только его рот открывался, то каждый звук, вылетавший оттуда, будто расширялся, и тучами накрывал бедных студентов и преподавателей.
И правда, на кой чёрт такому нужен микрофон…?
Надо было видеть реакцию девушки, которую объявили пятой в списке. Серая, спрятанная за своими очками, она поначалу не хотела вставать со стула. Лишь после третьего произнесения её имени они боязливо поднялась и, оглядываясь по сторонам, будто ища поддержки у других, побрела к сцене.
Директору всё это нравилось. По его ехидной, обтянутой тонкой кожей роже я видел, что он упивается осознанием того, что его боятся.
Как специально он подошёл к девушке как можно ближе, почти что навис над нею, и даже похлопал по плечу. Потом сказал пару напутственных слов, вручил грамоту, и отправил бедолагу на место.
Четвёртое и третье место разобрали похожие друг на друга парни. Оба высокие, плечистые. Сразу видно, что с детства натасканные на успех. Даже они, не часто встречающие кого-то выше них, обомлели при виде той громадины, что зовётся директором.
И вот над залом повисла интрига. Оставалось объявить лишь двое лучших. Насколько я понимаю, одним из них должен быть я…
Но кто же тогда второй? Насколько он хорош? И сильная ли у нас разница в баллах?
Мысли об этом заняли меня даже сильнее, чем неординарный директор. Вспомнилось моё обучение в прошлой жизни. Те самые эмоции, соревновательный дух, обуревавший довольно часто.
И вот, рот директора открывается и оттуда вылетает имя человека, который на ближайшее время станет моим главным оппонентом.