Ухожу на задание…
Шрифт:
В своих водах туман только мешал нам. Зато теперь он был бы очень выгоден. Под его прикрытием, да еще в ночное время, кораблям легче было проскочить мимо японского отряда, мимо береговых батарей. Но, как назло, погода начала улучшаться, подул ветер. Стали видны очертания десантных судов, идущих правее нас.
После полуночи туман рассеялся окончательно. На небе высыпали крупные южные звезды. Впереди, на горизонте возникла розовая полоска. Она быстро расширялась, заливаясь зловещим багровым светом. Это горел Сейсин. Там, на клочке земли, прижатые к морю, дрались
Около двух часов ночи старпом объявил по трансляции, что мы вошли в зону действия береговых батарей противника. Но вокруг тихо. Только гудят турбовентиляторы да шумит вода за бортом. Люди разговаривают приглушенно, будто па берегу могут услышать нас.
Появилась надежда, что опасное место мы сможем проскочить незамеченными. Но вдруг справа вспыхнул прожектор. Сильный голубой луч уперся в воду и медленно пополз в нашу сторону. Второй прожектор появился еще правее, нащупал одну из десантных барж. Она резко отвернула в сторону, но не ушла от голубого луча, он цепко держал ее. Видно было, как метались на суденышке люди. И сразу же ударила береговая батарея.
Я не заметил, куда упали снаряды. «Вьюга» рванулась вперед, на корме химики зажгли дымовые шашки. Полным ходом мчались мы вдоль колонны, прикрывая ее дымовой завесой. Орудия вели огонь по берегу. Рядом с нами грохотала «Метель».
Потеряв за дымом колонну, японцы вцепились в сторожевики. Наши два корабля приняли на себя весь их артиллерийский удар. Надо было ослепить неприятельскую батарею. «Вьюга» и «Метель» ринулись к берегу, на прожекторы.
Корабли маневрировали. Яркий сноп света бил то прямо в лицо, то будто отскакивал в сторону и лихорадочно шарил по воде. Японская батарея никак не могла пристреляться. Снаряды ее взметывали водяные смерчи за кормой. Корпус «Вьюги» трясся от напряженно работавших машин, содрогался от залпов. Людей на палубе хлестали тугие волны горячего воздуха. От грохота и звона гильз болели уши.
В довершение всего на «Вьюге» вспыхнула от перегрева сажа в трубе. За кораблем потянулся яркий шлейф пламени, этим не замедлила воспользоваться японская батарея. Возле борта выросли вдруг два белесых фонтана. «Вьюгу» сильно качнуло. Воздушная волна швырнула меня из проема распахнутой двери в рубку. Кто-то закричал пронзительно. Палубу окатило водой.
Гребенщиков, оттолкнув меня, с силой захлопнул дверь, как будто это имело значение. Ведь рубка и дверь не бронированные, они не могли спасти даже от осколков. Недаром матросы шутили: снаряды нам не страшны. В случае попадания они прошьют «Вьюгу» насквозь и разорвутся в воде…
Прогремело еще несколько залпов — и сразу наступила тишина. Я опять приоткрыл дверь. В том месте, откуда светил японский прожектор, что-то горело. Второй пожар разгорался дальше и выше, вероятно на японской батарее. Кочегары успели погасить факел над трубой. «Вьюга», сбавив ход, устало покачивалась на волнах. Снова было темно, снова мерцали в небе звезды, уже потускневшие перед рассветом. И просто не верилось, что вокруг только что бушевала смерть.
На мостик поступали доклады с боевых постов: контужено несколько матросов, сорван взрывной волной обвес кормового мостика, поврежден дальномер, осколки пробили борт выше ватерлинии. Удачно отделались!
Оба сторожевика устремились за своим отрядом, который уже миновал зону обстрела. Нагнали его у самого входа в Сейсинскую бухту.
Появились неприятельские самолеты. Они летели высоко в темном небе. Навстречу им с кораблей понеслись цветные цепочки трассирующих снарядов и нуль. Трассы сходились почти в одной точке и, переплетаясь, образовывали фантастический, быстро меняющийся рисунок.
Японские летчики, встреченные дружным огнем, не решились, вероятно, выйти в атаку. Они сбросили бомбы где-то в стороне. Лишь несколько самолетов с ревом промчались над бухтой, обстреляв из пулеметов десантные корабли.
Справа остался длинный волнолом. Впереди, загораживая полнеба, высились темные горы. У подножия их, в
порту, горели пакгаузы. При свете пожаров видны были причалы, затонувшие возле них корабли, ажурные башни кранов. До нас доносился частый сухой треск выстрелов. Казалось, что трещат и рушатся постройки, охваченные огнем. В бухту то и дело падали снаряды. Изредка посвистывали шальные пули. Ходить по палубе било опасно.
Я перебежал в рубку автосигнальной связи. Здесь нес вахту радиометрист Александр Куколев. Он не покидал свой пост со вчерашнего дня, с той минуты, как мы вышли в море. Вглядываясь воспаленными глазами в светящийся экран. Куколев озабоченно сказал:
— Боюсь, аппаратура не выдержит. Перегрелась без отдыха.
Я невольно позавидовал ему: «Вот человек занят нужным делом, а я только болтаюсь из рубки в рубку. Трансляционный узел работает нормально, вахта закрыта. Неужели так и придется мне до конца похода оставаться праздным наблюдателем?»
Торпедные катера уже взяли с «Вьюги»
часть морских пехотинцев и ушли к берегу. Мы ожидали, когда они вернутся за остальными десантниками.
Раздался привычный щелчок пускача. Я инстинктивно посмотрел на приборы: вольтметр, амперметр, накал — все в порядке.
— Корректировочной группе приготовиться к высадке!
Из радистов в корректировочную группу входил старшина 2-й статьи Гребенщиков. Незадолго до войны у корректировщиков была тренировка. Гребенщиков высаживался с рацией на различных островах, и я держал с ним связь.
Сейчас у Федора сто забот. Надо получить оружие и патроны, одеться, проворить рацию. Я поспешил на помощь ему.
Радиостанция РБМ была упаковала в два довольно тяжелых металлических ящика с заплечными ремнями. В одном — аппаратура, в другом — аккумуляторы и сухие батареи. Один ящик должен нести сам Федор, второй — сигнальщик из группы прикрытия. Кроме рации на Гребенщикове противогаз, наган в кобуре, гранаты. В руке брезентовый мешочек с запасными частями. Нагрузился так, что шагнуть трудно.