Ухожу на задание…
Шрифт:
Самое страшное — попасть в руки русских. Тогда рухнут все надежды, прахом пойдет все то, чему он посвятил жизнь. Нет-нет! При всех обстоятельствах он должен добраться до родных островов. В крайнем случае можно сдаться американцам. Он им нужен, они оценят его. Минодзума знал, что командование будет удерживать Сейсин до последней возможности. Знал и о том, что на помощь гарнизону спешит с юга гвардейская дивизия. Битва за город только разворачивалась, и трудно было предрешить, как она закончится. Но это — не для него. Когда начинается открытый бой,
Из огня да в полымя
355-й отдельный батальон морской пехоты, которым командовал майор Бараболько, высокий худой офицер с покатыми плечами, хладнокровный и рассудительный, высаживался на рассвете. Катера подходили к маленькому плацдарму, где продержались до утра остатки раздробленной роты Яроцкого, пулеметной роты и разведчики Леонова. Морские пехотинцы постепенно оттеснили японцев от берега. К причалу пришвартовался сторожевой корабль.
Маша Цуканова, опередив подруг, сбежала по трапу на бетонную стенку, искореженную взрывами бомб. Придерживая рукой тяжелую санитарную сумку, пошла к молу. Над головой часто тенькали пули, но это не пугало ее. Страшны были разрывы снарядов, взметывавшие кипящие фонтаны воды. Грохот такой, что уши закладывало.
Возле мола Маша увидела усталых, покрытых грязью и копотью бойцов, уцелевших со вчерашнего дня. Они толпились возле ящиков, сгруженных с катера. Набивали желтыми новенькими патронами автоматные диски, рассовывали по карманам гранаты.
— Сестра, помоги! — позвали ее.
Укрывшись за молом, сидели двое: сержант с круглым лицом и совсем еще молодой матрос в порванной фланельке. Здесь же негромко наигрывал на баяне моряк в обгорелой форме.
— Не мне. Косте вот помоги, — сказал сержант.
— Куда тебя?
— В ногу.
— Сейчас штанину разрежу, — заторопилась Маша, увидев на брюках запекшееся пятно.
— Зачем портить-то! — На бледном лицо матроса промелькнула улыбка. — Мне еще воевать в них. Тут ерунда, — подвернул он штанину.
Ранение действительно было поверхностное. Маша быстро наложила повязку, тронула моряка за плечо:
— Готово. Ты у меня первенец.
— Ну? И не страшно тебе?
— Это вам, наверно, страшно тут было!
— Что было, то сплыло, — ответил вместо Кости моряк с баяном. — Кто эту ночь пережил, тому, считай, редкий кон выпал.
— Верно, Саша, — подтвердил сержант. — Теперь, значит, долго землю топтать будем. Вот только к кому бы нам прилепиться?
— С вами пойдем. А, сестра? — спросил Костя.
— На корабль тебе нужно! — решительно произнесла Маша. — Пусть доктор ногу посмотрит.
— Обойдемся, не первый раз. Там, на сопках, каждый человек сейчас дорог.
— Цуканова, не задерживайся! — крикнул кто-то.
— Иду!
— Сестричка, пожевать у тебя ничего нету? — Соросах Бахно.
— Возьми, — протянула она сухарь и побежала к своим — часто замелькали под юбкой стройные ноги.
— Ну, ребята, погостили мы на берегу и хватит, — поднялся
— Говорю, пустяки.
— Ну, счастливо, братишки!
— До встречи! — махнул рукой Костя. — Вставай. Бахно, вон офицер идет.
— Отдохнем еще.
— Хватит!
Они двинулись наперерез офицеру.
— Товарищ лейтенант, возьмите нас. Одиннадцать человек с оружием. Бесхозные мы.
— Как это бесхозные?
— Командиров наших поубивало…
— Ясно. — Лейтенант на минуту задумался. — пойдете с моей ротой. Вон старшина, пусть запишет.
Так оказался Константин Плоткин в роте лейтенанта Осокина.
Пусть читатель простит меня еще за одно отупление, но мне именно в этом месте хочется сказать, что в жизни бывают такие совпадения, такие неожиданные встречи, что просто диву даешься. Я ничего не буду сейчас объяснять, только прошу запомнить, что Константин Плоткин был первым бойцом, которому в Сейсине оказала помощь Маша Цуканова…
Они шли туда, где все сильнее разгоралась стрельба. На улице попадались трупы. Поперек тротуара вытянулся мертвый боец в новой чистенькой гимнастерке, с белым подворотничком. Из тех, кто полчаса назад высадился на берег.
— Эх, понесло нас из огня да в полымя! — ворчал Бахно.
Пулеметчик стреляет стоя
Нашу корректировочную группу катер доставил к высокому портовому крану, который издалека, за дымом, казался скелетом какого-то чудовищного животного. Ребята быстро высадились на берег. Гребенщиков и я сошли последними.
Капитан-лейтенант Собачкин приказал ждать и куда- то исчез. Мы озирались по сторонам. Причал был искалечен взрывами крупных авиабомб, вывернувших глыбы бетона, раздробивших рельсы. В воронках лежали и сидели раненые бойцы. Их переносили на катер.
С эскортного корабля било носовое орудие, направленное прямо в нашу сторону, и я боялся, как бы снаряд не задел за верхушку крана. Стреляли и японцы. Их снаряды со свистом пролетали над нами я рвались в бухте, на причалах. Недалекий взрыв заставил нас укрыться в воронке. Но любопытство пересилило все иные чувства — вскоре мы с Гребенщиковым снова вылезли на пирс. Не удержался от соблазна и Вася Кузнецов.
В порту горели склады. Дым от них был таким ядовитым, что выжимал слезы из глаз. Летели крупные хлопья сажи. По верхней части крана то и дело что-то щелкало. Но столько было шуму и грохота вокруг, что никто не обращал на это внимание. Кузнецов хотел даже подняться на кран, чтобы посмотреть, не видно ли «Вьюги, но какой- то боец с перевязанной головой стукнул его в бок кулаком:
— Тебе что, жить надоело? Под пули лезешь!
Совсем уже рассвело, а командир наш все не возвращался. От нечего делать решили позавтракать (зачем тащить с собой буханки?). Старшина Михайлов отрезал каждому по большому куску хлеба.