Ухожу на задание…

Успенский Владимир Дмитриевич

— Наши вчера тут держались, — объяснил сержант.

Дальше двинулись мы по каким-то задворкам, по тропинке, петлявшей среди огородов и высоких, в рост человека, зарослей гаоляна. Шли очень быстро. Где-то стреляли. Поблизости рвались бомбы, сброшенные нашими самолетами. Но я, по совести говоря, ничего не видел и ничего не запомнил, изнывая под тяжестью навьюченных на меня громоздких предметов. Не хватало дыхания. Лицо горело. Глаза заливал пот. Думалось только об одном: как бы выдержать, не упасть. Федор Гребенщиков тоже шел покачиваясь, едва переставляя

ноги. Остальным было полегче, но и они при подъеме в гору дышали, как загнанные лошади. Вася Басов взял у меня винтовку.

Когда раздалась команда «Ложись!», я почти замертво ткнулся между какими-то грядками. Отдышавшись, начал осматриваться. Слева — пологий спуск, кустарник, гаолян. A внизу, на окраине города, — японские окопы. Там суетились солдаты. Справа довольно крутой подъем, голый скат, поросший рыжей, выгоревшей травой. На вершине сопки шел бой. Рвались гранаты, перебегали сгорбленные, пригнувшиеся фигурки. В общем, мы очутились между молотом и наковальней…

В другое время, возможно, стало бы страшно. Но в тот момент я был настолько замучен, что мечтал лишь об одном: полежать бы вот так еще минут десять. Первым делом снял осточертевшую тяжелую каску — «тыкву», как мы их называли, и отбросил в сторону. Вместо нее надел бескозырку. Такую же нехитрую операцию произвел и Федор Гребенщиков.

Неподалеку от нас, в распадке, среди фруктовых деревьев, стоял маленький домик. Из него вышел во двор мужчина в штатском. Невольно подумалось: «Куда его несет? Сидел бы себе в подвале!» Но почему в руках у него винтовка? Вот он пристроился козле каменной изгороди и начал стрелять вверх, по нашим бойцам, которых все больше появлялось на сопке.

— Федор, смотри! — толкнул я Гребенщикова.

Он вытащил из кобуры наган, вытянул вперед правую руку, нажал спусковой крючок. Выстрела не последовало: наган, которым никогда не пользовались на корабле, был неисправен. Пока Федор, чертыхаясь, возился со своей «пушкой», я взял у Василия Басова винтовку. Прицелился. Японец стоял спокойно. Мушка легла точно на середину его спины.

Басов, я и Кузнецов выстрелили одновременно. Японец качнулся назад, потом, согнувшись, боком побежал к дому и упал возле утла. Ощущение было неприятное. Мы еще не ожесточилось и не знали, что японцы переодели в штатское сотни офицеров, жандармов и полицейских, которые причиняли десантникам много вреда…

Постепенно бой на вершине сопки стал стихать, отодвинулся дальше. Наверху — наши. Но чтобы добраться до них, нужно пробежать метров триста по крутому склону, почти лишенному растительности.

Едва мы поднялись на ноги, нас заметили японцы, сидевшие в окопах у подножия сопки. Сперва они стреляли только из винтовок. Потом снизу ударил и пулемет. Резкий посвист пуль заставил меня упасть. Рухнул со всего маху.

Радиостанция ударила по спине с такой силой, что казалось, хрустнули кости. Пулеметная очередь выбила фонтанчики пыли впереди меня.

— Перебежками! — скомандовал капитан-лейтенант.

Я попробовал. Пробежал метров десять и снова упал. Опять ударила по

синие рация. Нет, так невозможно!

А ребята уже далеко впереди. Приотстал только Гребенщиков. Да рядом со мной — Вася Басов (вероятно, из солидарности!).

Я решил: ложиться не буду. Едва смолкла длинная очередь, вскочил и побежал напрямик что было сил. Сбоку сопел Басов. А за спиной опять застучал пулемет. Казалось, он бьет специально в меня. Но я не лег. Бежал, пока не кончились силы. Упал почти возле самой вершины. Сверху стреляли свои, снизу — японцы. Пули над головой шли роем. Здесь, на последних метрах, ранило кого-то из наших. Товарищи дотянули его на руках.

Мы с Басовым добралась до вершины ползком. Перевалили за гребень и сразу оказались в таком месте, куда не доставали пули. Кузнецов помог мне подняться, снять рацию и бушлат.

Едва стер грязь с лица, Гребенщиков скомандовал:

— Готовь питание! Ставь антенну!

Работали мы быстро, дело привычное. Я поглядывал по сторонам. Слева на сопке, мимо которой недавно проходили, продолжался бой. Сопка была ниже нашей, отчетливо просматривались японские траншеи. Часть наших бойцов стреляла по ним, часть — в сторону города. Некоторые бойцы окапывались на гребне. Kапитан-лейтенант Собачкин возился у стереотрубы.

Гребенщиков устал не меньше, чем я, и ворчал себе под нос:

— Какая тут, к черту, романтика! Один пот. На физзарядку ходить надо, все легче было бы…

Что правда — то правда! Мой старшина уклонялся от физзарядки при каждом удобном и неудобном случае. Хорошо, хоть теперь пожалел об этом.

— Федя, какую антенну ставить?

— Девай диполь!

Диполь так диполь! Где только натянуть этот длинный медный шнур? Неподалеку заметил подходящий столбик. Забыв об опасности, поднялся во весь рост. И вдруг: «трах-трах-трах!» От столбика полетели щепки, а я, не помню как, очутился на земле. В руках кусок перебитой

антенны с раздробленным изолятором. Капитан-лейтенант крикнул:

— Вниз! Отползайте вниз! Штыревую поставьте!

Пока мы развертывали рацию, наблюдатели засекли бронепоезд. Он медленно выполз из-за домов со стороны железнодорожной станции, ведя огонь по порту. Я лишь на минуту увидел его: паровоз и четыре низких вагона- черепахи. Капитан-лейтенант не отрывался от стереотрубы, а мне приказал занять место в какой-то ямке неподалеку от него. Я голосом передавал его команды Гребенщикову. А уж тот — на корабль.

— РК, PK! Я — ФК, я — ФК! — кричал старшина в микротелефонную трубку. — Готовы ли открыть огонь по

квадрату номер…?

Собачкин быстро уточнил расчеты и вот наконец произнес долгожданное слово:

— Залп!

— Залп! — взволнованно крикнул Федор.

С рейда докатился до нас мощный удар: «Вьюга» громыхнула двумя орудиями. Где-то высоко над головами прошли снаряды. Все вытянули шеи, глядя на бронепоезд. Он по-прежнему попыхивал дымком. Но вдруг перед паровозом вздыбились два черных конуса. Бронепоезд будто натолкнулся па невидимое препятствие, замер.