Указка
Шрифт:
— Выворачивай карманы.
Подвижный (впрочем, уже не подвижный) сморщил рожицу. Протянул свернутую бумажку.
Я пошел в переулок. По стене ползали сороконожки. Присел на лестницу, на пятой ступеньке. В бумажке трава. Закурил. Прижег сороконожку. Стал считать. Тридцать две секунды. Потом подохла.
Вспомнил, где их видел. Кто-то лез в окно. Я подошел. Они стояли. Говорят:
— Это твоя машина?
Смотрю: старый «Форд». Измазан каким-то дерьмом.
— Моя.
Подарил им этот «Форд».
Они сказали,
В небе между домами полетел самолет. Значит, летают еще. Наверное, китайский. Не боятся летать над городом. Впрочем, ракет здесь уже не осталось. Какие рассыпались, какие продали Ирану… А на истребителях, какие еще исправны были, летчики все на Кубу рванули. Загнали их там по тысяче долларов, работу себе нашли. Я об этом в новостях слышал, Си-Эн-Эн тогда еще не закрыли…
Нет, это другие. Видел еще раньше. В колледже. Того, который на нож напоролся, зовут Мак. Он хвастался, что гей. Выяснилось, врал. Потом ему вкололи полторы дозы прямо на занятиях. И он валялся на куче ободранной штукатурки… А второй, Луи, залезал на чердак и блевал там. Пока его не сбросили. У него еще сестра была, у которой серьги выдрали…
Наверху открылась дверь. Выглянула китаянка. Я ошалел, когда увидел. В таком гнилом доме… Может, все-таки японка? Она говорит:
— Иди сюда.
Нет, китаянка. Я поднялся. Спрятал траву в карман.
— Заходи.
Я зашел. Слышу:
— Сюда только черным ходом можно попасть. Это ничего. Подъезд все равно вонял. Теперь обгорел. Почти не воняет. Пак его заколотил досками. Никто не проломит.
— Это почему? — спрашиваю.
— Он гвозди воткнул и смазал чем-то желтым. Ты туда не суйся.
Она маленькая, темнолицая. Все время грозит кому-то пальцем. Не мне. И кожа на лбу во все стороны ползет.
Хвать меня и тащит.
— Я все выкрасила, — говорит. — Кроме потолка. Но ты на потолок не смотри. Ты смотри в окно. Во всем районе только один канадец. Да и тот однорукий. Хороший район. Здесь мэр жил, пока его не переизбрали.
— А теперь он где живет?
Она уставилась на меня.
— Его же переизбрали, — говорит. — Прямо в этом доме. Давно. Хочешь чаю?
Я спросил:
— А если я не захочу смотреть в окно?
Она забегала.
— Так ты что, не покупатель?
— Нет.
Она остановилась.
— Я же сегодня уезжаю, — сказала. — У меня денег не хватает…
Я достал траву. Опять закурил.
— Двести долларов! — крикнула она. — Покупай!
— Мне очень жаль, — говорю.
Она прищурилась:
— Вежливый… А мне насрать. Сто пятьдесят! Выкладывай.
Замолчала. Дергалась, как кобра. Я говорю:
— Пятьдесят.
Она что-то крикнула по-своему. Вижу, рот у нее поехал вниз. Тихо говорит:
— Ведь последний программный рейс.
— Ладно, — говорю. — Сотня так сотня.
Взяла. Перестала грозить пальцем. Стала совать лист на владение. Я говорю:
— Ключ давай. И второй тоже.
Сел, играю ключами. Она стала вертеться, собирать сумку. Потом вышла на середину комнаты, вроде как запоет сейчас. Слышу:
— У меня месячные…
Я только привстал. Она давай дальше вертеться. Испугалась. Трава закончилась. Смотрю в окно — те ушли. Баскетболист, наверно, сам ушел. Не мог же тот, второй, его волочить…
Она вещи собрала. Я смотрю вполглаза. Стоит в углу. Беседует с кем-то. Вижу, что-то мокрое. А это зеркало, все в пыли. А по нему слезы текут. Я говорю:
— Ты чего?
Она:
— Раньше я была другая. Красивая. А сейчас зубы гнилые. Если присмотреться. Хочешь, поехали со мной?
— Вот еще, — говорю. — Только я квартиру купил…
Тут до меня дошло. Зачем, думаю, купил? Все равно уезжать собрался…
Она как засмеется! Потом вижу — застыла. И лицо неподвижное. А у двери китаец стоит. На меня не смотрит. Я тихонечко к окну. Невысоко.
Он говорит:
— Ты еще здесь, дура?
Она села на корточки и ну изгибаться, как в коликах. Руки заломила. Он говорит:
— Я тебя везде искал. Достал деньги. Пойдем.
Она — ноль внимания, как в задумчивости. Он шагнул, взял ее за волосы, и они вышли. Про меня забыли. А у меня теперь на сто долларов меньше… Я дверь запер, пол подмел, дохлую собачонку в мусорку бросил и на диван лег. На потолок смотреть и правда нельзя. Я глаза закрыл.
Да, озадачил меня Игорь Вадимович этот, из консульства. Чтобы вышло, как он советовал, так для этого мне пистолет нужен. Без оружия не справиться. А где его взять? Отобрать у кого-нибудь? Так оружие для того и носят, чтобы ничего отобрать нельзя было… К вдове сейчас тоже не сунешься… Ладно! К Вовке, конечно, неохота обращаться, а надо. Только я теперь звонить не буду, а то он опять отвертится. Прямо к нему поеду…
… Нет, вспомнил. Не из какого они не из колледжа. Сидели мы однажды в клубе. Димка все о русской идее говорил. Про то, как он из России тысячу парней привезет, и они здесь порядок наведут. Вовка говорит:
— Да кто сюда поедет, в эту Америку?
В это время свист раздался шелестящий. Димка крикнул:
— Бомба!
И отовсюду дым повалил. Меня кто-то бац по голове. Ну, я свалился. Внизу дыма меньше. Я смотрю — ноги. Много черных ног в сандалиях. Вовка заверещал. А Алекс просто сказал:
— Не тронь видак. Убью.
Потом как выстрелит! И снаружи кто-то выстрелил. А когда америкосы убегали с нашим видаком, я выглянул и хорошо запомнил их. Просто это давно было.
Нет, баскетболист не загнется, наверное. Надо было ему еще добавить…