Указка
Шрифт:
— А как ты, Генка, мотоцикл-то смог у канадцев угнать?
Он говорит:
— Я там две недели жил. Канадцы меня сначала не трогали, потому что я с хоккейной клюшкой ходил… Они там все хоккей любят… А потом до них дошло, что я русский. Ну, мне прятаться пришлось. А потом я понял, что меня найдут все равно, я и пошел искать, на чем можно из Бронкса уехать. Смотрю: мотоцикл. Это пять часов утра было. Там почти все спали. Я завел и поехал.
И легко так об этом говорит! Ну, я ему поверил.
— А шлем где взял?
Тут он глаза отвел.
— Да ну… — говорит. — Шлем я там
Посадил он меня за спину, и поехали мы в одно местечко. Хозяин сначала спрятался, конечно. Тогда я Генку снаружи оставил. Вошел и говорю:
— Что же это ты моего брата испугался?
А хозяин знакомый был. Он как узнал, что Генка не канадец, так сразу из-под стола вылез и даже руку мне пожал. А на глазах слезы.
Сидим мы с Генкой, коктейль заказали. В окно поглядываем. Я пукалку свою на стол выложил. Генка повертел ее в руках, потом спрашивает:
— А ты почему нормальный пистолет не купишь? Или ты пацифистом стал?
— Может, и стал, — отвечаю. — Да и вообще хорошая штука: нажал — и пятеро валятся. Я его, кстати, вернуть должен…
Генка хмыкнул так, с сомнением, и о другом заговорил:
— А ты в Россию еще не намылился?
— Намылился, — говорю. — И тебе советую. Консульство на той неделе закрывается.
Он так глянул на меня исподлобья и говорит:
— Это мне-то?.. В Россию?.. Знаешь, я об этом подумываю, конечно. Только я думал про Китай.
— А чего тебе Китай?
Генка вздохнул:
— Там денег можно заработать…
Я говорю:
— В России тоже можно заработать. А Китай я не люблю. Китайцы сейчас по всему миру порядок наводят, как полицейские какие. Скоро до Штатов доберутся… Да ну его, Китай, ты мне лучше ответь, где ты мать оставил? Или вы вместе приехали?
Он чего-то отнекиваться стал, глаза отводить.
— Да вот, — говорит, — она тебя часто вспоминала. Виноватой себя чувствовала, что меня тогда увезла, а тебя забыла. Чуть ли не казнилась. А по-моему, правильно мы без тебя уехали. Ты тут пристроен был, а там, в Эквадоре, еще всяко могло повернуться. В случае чего мы бы обратно к тебе приехали.
— Ну-ну, — говорю. — А все-таки казнилась. Наверно, даже материнские чувства испытывала.
Ну, Генка сжался весь и говорит прямо в лоб:
— Она тебе не мать. Заткнись лучше!
Я смотрю, он заплакать готов. Мне как-то сразу холодно стало. Я его за плечо взял.
— Что случилось? — спрашиваю.
А он уже в себя пришел. Рукой так сделал в сторону, как будто от глупости какой-то отмахивается.
— Она в тюрьме… — говорит. — Ну а от отца что слыхать?
Тут я как разозлюсь! Что он на какие-то посторонние темы соскакивает, когда я еще ничего не понял?.. Как глянул на него:
— Всю жизнь тебя учил: не называй его отцом! Он тебе не отец… Давай лучше рассказывай, что с тетей Катей!
Ну, он помялся, помялся и поехал рассказывать. Я еще коктейля заказал, а про себя ругаюсь. Это я на телевидение ругаюсь, что новостей никаких не показывают. А так бы я про Эквадор этот еще раньше узнал.
В общем, жили они в своем Эквадоре.
В общем, тетю Катю все уважали и даже выбирали в какое-то собрание. Она гражданство купила. А потом война кончилась, и Эквадор на две части поделили. Северную колумбийцы взяли, а южную — перуанцы. Тетя Катя с Генкой на южной половине оказались. Потом у них дома эти мины дурацкие нашли. Тете Кате пожизненный срок дали. Генку тоже в тюрьму посадили.
А через год, когда у перуанцев золото инков кончилось, в тюрьмах стало еды не хватать. Тогда самых важных преступников оставили, среди них — тетю Катю, а таких, как Генка, колумбийцам отдали.
— Колумбийцы со мной возюкаться не стали, — сказал Генка. — Привезли на панамскую границу и пнули под зад. Ну, я решил тебя найти. Только я еще полгода сюда добирался. Транспорта ведь там нету нормального. Джунгли, то, сё… Через канал по ржавым кораблям перелазил… Возле Манагуа в меня гранату бросили, когда я автобус останавливал. Вот, смотри… (Он задрал футболку и показал рубец под ребрами.) Но потом я на дороге автомат нашел, ехать стало получаться быстрее… В Мексике я каких-то придурков встретил. Мы вместе вагоны по рельсам разгоняли и так до самой границы добрались. Границы-то, конечно, нет никакой… А там придурки эти какой-то дрянью обкололись и загнулись за несколько часов. Ну, я всю дрянь, что после них осталась, продал и билет до Нью-Йорка купил. От границы поезда уже ходят. Только меня в вагон не пускали, пока я автомат не выбросил. В поезде так хорошо было после всего… Почувствовал прелесть цивилизации, подумал: а ведь Штаты не самая плохая страна… «Прелесть цивилизации» — помнишь, так отец, то есть дядя Юра, любил говорить… Так ты знаешь, где он?
Я показал ему письмо от отца. И про юани рассказал. Генка только головой покачал от зависти.
— Я, — говорит, — юани эти даже не видел никогда… Может, к нему поедем? Если он такой богатый, он еще юаней даст, и можно будет мать из тюрьмы выкупить.
Я смотрю — вроде он не шутит. Генка увидел, что я ничего не понимаю, и говорит:
— Все по закону делается. При мне одного выкупили. Он, правда, шизик был, не хотел на свободу. За решетки цеплялся и кричал, что он президент Аргентины. Его такая толпа пришла вызволять…
Ну, я Генке про себя рассказывать давай. Как колледж закончил, как на Паулине женился, как меня чуть танк не задавил, как Паулина сбежала, как машина сломалась, как дом отобрали, и как я квартиру купил за сто долларов.
Генка спросил:
— А чего она сбежала-то?
Я объяснил:
— Она за меня вышла, потому что думала, что мы в Россию поедем. А я сначала не собирался, а потом американок пускать перестали. Хоть с мужем, хоть с кем…
— А где она сейчас?
— Где-то в Бронксе…