Украденная невеста
Шрифт:
– Ничего не знаю, – стараюсь говорить строгим голосом, а губы сами расплываются в улыбке. – Требую возмещения морального ущерба, и все такое.
– Без проблем, – усмехается Дима. – Я ещё парочку снимков скину. Назовем фотосессию: «Блудная невеста». Вот ты крутишься у зеркала, вот прыгаешь в мою тачку, вот гордо восседаешь посреди шоссе. Романтика!
– Пошел к черту! – а сама начинаю хохотать.
– Давай встретимся, Ань… – голос становится серьезным. – Позволь мне извиниться по-человечески. Ты можешь не верить, но я недоволен собой. Зол
«Откажись», – шепчет внутри нечто разумное.
«Согласись!» – бурляит во мне три бокала вина.
– Уговорил. Называй место и время.
– Направлю координаты сообщением, как только решу, куда мы пойдем, – смеется он, а я удивленно хмыкаю.
Ну, определенности от Кондратьева ждать незачем.
И это мне даже нравится.
Глава 4. Миллион алых роз
Кто способен нагрянуть в гости к девяти утра? Только человек, который ежедневно просыпается в пять, наворачивает десять километров по парку, выпивает чашку эспрессо и к семи утра готов захватывать мир.
Короче говоря, я даже не смотрела в «глазок», когда открывала дверь. Сомнений быть не могло: это Вова.
Разумеется, он запамятовал, что я по жизни «сова», и моё утро не начинается раньше полудня. Встречаю его «как есть», то есть в пижаме с совятами и кичкой, затянутой на затылке.
– Привет, – хмуро говорю, опершись плечом на дверную коробку.
– Доброе утро, – улыбается Вова, подсовывая мне стаканчик с капучино. – Разрешишь войти? Я принес пончики.
О, а это внезапность. Он помнит о моей любимой кофейне, что за углом? Да ещё и не против жутко калорийного лакомства, которое состоит, по его же словам, из сахара, припудренного сахарной пудрой?
– Заходи.
Мы протискиваемся в кухню, она же столовая, она же спальня. Вова с неодобрением осматривает беспорядок, который я умудрилась сотворить за день.
Он хорош, мой бывший жених. Глупо отрицать очевидное. Стройный, подтянутый, красивый. Отличный собеседник, умеющий подать себя. Когда-то мне напрочь снесло крышу от этих его качеств.
Но сиюминутная страсть прошла, и мне показалось: пора расставаться.
Да только в моей жизни настал тотальный полярный зверек, о котором даже вспоминать не хочется. Всё пошло наперекосяк. И именно в этот момент Вова проявил себя не только как заботливый мужчина, но и как человек, готовый на всё ради любимой женщины.
Он практически вытащил меня со дна.
Ну а когда Вова сделал предложение, я почти не сомневалась: лучшего варианта мне не найти. Мама рыдала от счастья, узнав, что ей достанется такой замечательный зять.
А теперь вот смотрю на него, сидящего на моем кофейном диване, и понимаю, что правильно сделала, убежав.
В груди не колотится сердце, не вырывается из плена ребер. Вова безразличен мне настолько, насколько это возможно.
– Хочешь, я ещё раз извинюсь? – произношу понуро, когда молчание начинает давить на барабанные перепонки.
– Мне не нужны извинения, Нюра. Давай выплеснем негатив и заживем нормально. Я не обижаюсь, просто хочу понимать, что делать дальше.
О да, он называет меня Нюрой, точно бабушку-кашеварку, но не как сумасбродную, легкую на подъем девушку. У меня всё опускается, когда я слышу это воркочущее: «Нюрочка».
– Что делать дальше? Назвать меня каким-нибудь неприличным словом и найти себе новую девушку, Вов. – Я отпиваю из стаканчика и давлюсь приторно сладким кофе со вкусом карамели.
Он помнил о моей любви к кофейне, но совершенно забыл, что я ненавижу всяческие сиропы.
– Я не хочу никаких новых девушек, – стискивает кулаки. – Ты можешь сопротивляться сколько угодно, но мы отличная пара. Я люблю тебя, Нюра.
«А я тебя – нет», – почти выплевываю я, но нахожу в себе силы промолчать.
– Вов, изначально было понятно, что у нас нет будущего. Я же чокнутая на всю башню. А ты…
– Скучный и серый человечишка? – грустно ухмыляется.
– Нет! Ты сдержанный, правильный. Мужчина с обложки глянцевого журнала.
Я нахваливаю его ещё долго, привожу сотню всяческих доводов. Вова молчит, словно выключился из разговора. Взгляд его бегает по обстановке студии, ни на чем конкретно не останавливаясь. А где-то в пакете валяются пончики, к которым – я точно знаю – никто из нас не притронется.
– Дай мне один последний шанс, – перебивает меня Вова. – Я смогу реабилитироваться перед тобой. Докажу, что тоже бываю сумасбродным.
Он поднимается, смотрит на меня глазами побитой собаки. Никогда не думала, что этот мужчина способен так глубоко переживать. Он всегда был скуп на эмоции, а здесь такая неподдельная боль. Она пронзает его, смягчает черты лица.
– Послушай….
– Только не говори, что ты влюбилась в фотографа? Укатила бы с ним на край света, не так ли? Уж он-то отвечает твоим представлениям о прекрасном принце?
Что? Откуда ему известно о Кондратьеве?..
***
Вова отворачивается так резко, словно собирается расплакаться. Я не вижу эмоций, которыми наполняется его лицо. Но дотрагиваюсь до плеча и говорю:
– Что за глупости. Да и вообще. Откуда ты знаешь о фотографе?
– Дурочка, в коттеджном поселке везде понатыканы камеры. Я видел, как он увез тебя…
– Я не влюбилась в Кондратьева, клянусь. – Даже не вру, потому что к Дмитрию не испытываю точно такое же глобальное ничего, как и к Вове. – С чего ты взял, что он куда-то меня увозил? Может быть, я сама попросила его забрать меня.
– Ну-ну, – фыркает, будто за версту чует мою ложь.
– Именно так! Поняла, что иначе мы оба будем несчастливы. Это нечестно по отношению к тебе.
– Откуда тебе знать, что лучше для меня? Я буду бороться, Нюра. – Вова оборачивается так резко, что я от неожиданности роняю стаканчик с капучино. – Ты стоишь каждой пролитой капли крови. Если придется ради тебя биться, я готов.