Украденное счастье
Шрифт:
И Шема вышла из дома. Промода, Годадхор и их мать эти два дня следили, когда же обнаружится пропажа. Услышав громкие голоса, доносящиеся из дома Шоролы, все трое переглянулись.
Шема вышла из дома и закричала:
— Я знаю, кто украл деньги! Это работа Годадхора. В тот день он уходил из дома, и воображает, что никто ни о чем не догадается. Вот что я вам скажу: отдайте по-хорошему деньги, или я пойду извещу полицию. Я уж никого не забуду! И старых и малых — всех назову! — кричала Шема.
Годадхор выбежал из дома:
— Что ты болтаешь? Кто украл твои деньги? Ешли ты меня опять
— Уж тебе-то не придется вести меня в участок! Ведь ты был уже там, а чего добился?
Годадхор решил, что Шема все знает о нем и что если продолжать препираться, все раскроется.
Опасаясь новых неприятностей, он замолчал и ушел в дом. Шема продолжала:
— Ну, я пошла. Я никого упрашивать не собираюсь. Пускай придет полицейский, произведет обыск; тогда-то уж отдадите!
В это время со службы возвращался Шошибхушон. Услышав разговор о полиции и обыске, он спросил:
— Что такое опять случилось?
— Годадхор украл у нас деньги; лучше пусть отдаст сейчас же, а то я пойду в участок и приведу полицию! — сказала Шема.
— Пойдем со мной, Шема! Я разберусь, в чем дело. Обойдемся без участка, — предложил Шошибхушон.
Шема вернулась. Шоши переоделся. Шема тем временем подробно рассказала ему об уходе Годадхора, об их перешептываниях и, наконец, о пропаже денег. Шошибхушон, не произнося ни слова, все выслушал. Потом сказал:
— Вот возьми эти деньги, Шема, и пошли Гопала в школу. После обеда я все выясню.
Шема взяла деньги и ушла.
Потом Шошибхушон расспросил обо всем Промоду. И в его душу закралось подозрение. Он ничего не сказал Промоде, а перед тем как идти на работу, позвал Шему:
— Кто взял деньги, еще не известно, Шема. Не стоит звать полицию и устраивать скандал. Я дам тебе столько денег, сколько будет нужно, — пообещал он.
Вернувшись с работы, он опять позвал Шему и отдал ей деньги.
ГОПАЛ НАХОДИТ ВТОРУЮ МАТЬ
Гопал ходил учиться в дом Рамчондро Гхоша, что стоял неподалеку от дома Шошибхушона. В доме Рамчондро Гхоша и помещалась школа. Там занимались около семидесяти мальчиков. Все они сидели рядами.
Учитель, которого скрывала громадная изогнутая хукка [47] , с необычайной важностью наблюдал за ними. Время от времени раздавался его голос, подобный рыканию льва: «Читать! Не лениться!». Выкрики эти сопровождались ударами палки об пол. Одни мальчики громко, как только могли, читали, другие пронзительно выкрикивали начальные буквы бенгальского алфавита, третьи старательно выводили такие трудные имена, как «Рамкришно Пороманик», «Доконмеджой Митро» и другие. Если кто-нибудь делал ошибку, учитель не принимал всю работу.
47
Хукка — длинная изогнутая трубка.
Некоторые, склонившись над пальмовыми листьями, переписывали урок из старинной хрестоматии. А те, которые были постарше и писали на бумаге, словно превратились в заминдаров и ростовщиков: одним досталось писать про аренду да продажу
С сумкой и чернильницей в правой руке в класс вошел Нидхирам. Заметив опоздавшего, учитель вспыхнул, как пламя, в которое подлили масла.
— Ну-ка, подойди сюда, Нидхи! — позвал он провинившегося ласковым голосом.
В этой школе за любое ослушание учитель сразу пускал в дело трость. Нидхирам облизал пересохшие губы, но ослушаться не посмел и медленно приблизился к сидевшему гуру [48] .
Учитель, нанося удары тростью, спросил:
— Что это ты сегодня так поздно, Нидхи?
48
Гуру — учитель, наставник.
Глаза Нидхирама полезли на лоб, как будто настал его последний час. Глотая слезы, он проговорил:
— Утром табаку не было, и пришлось ждать, пока его привезут!
Гнев учителя немного поутих. Протянув трубку Нидхираму, он приказал:
— Вот набей-ка мне трубку табаком; хорошо набьешь — ничего не сделаю, плохо набьешь — мяса на костях не оставлю!
Нидхирам, казалось, был спасен. Бросив сумку, он облегченно вздохнул и стал набивать трубку, которую дал ему учитель. Сидя в укромном уголке, он сам сделал две-три затяжки. Нидхи еще только привыкал курить, плохо понимал вкус табака, а на этот раз табак ему очень понравился. «Если он пришелся мне по вкусу, то уж, наверное, господин учитель будет доволен», — подумал мальчик. С легким сердцем передал он трубку учителю, а сам приготовился сесть на свое место. Но учитель затянулся и окликнул Нидхи.
Как видно, Нидхираму сегодня не везло. «Ой, и на кого же такого несчастного посмотрел я утром! — подумал Нидхи. — Никогда не знаешь заранее, что может случиться!»
Какой, однако, смысл думать о том, чего уже не исправишь. Еле передвигая ноги, трясясь от страха, Нидхирам приблизился к своему владыке.
— Орэ, плут, что за табак ты принес мне? — грозно спросил тот.
— Я не виноват, господин учитель! Какой табак привез отец с ярмарки, такой я и принес вам.
— Вижу я, какой табак твой отец привозит! — И в тот же момент учитель нанес несколько ударов тростью по спине Нидхи.
Расправившись с Нидхирамом, учитель напустился на других учеников.
— Кто еще остался должен за праздники, отдавайте! — крикнул он.
К каждому празднику, сколько их насчитывалось в календаре, учитель требовал со своих учеников деньги. Если родители не желали платить, учитель заставлял мальчиков красть деньги, а когда это не удавалось, дети тащили из дома какую-нибудь вещь, продавали ее и деньги отдавали учителю. Для них умилостивить учителя было то же самое, что умилостивить божество.