Укради меня у судьбы
Шрифт:
Мне всё время было её мало. Не хватало её улыбки. Прикосновений. Тихих стонов. Не знаю, зачем мы таились. Но как-то так получилось, что в доме, где слишком много людей, прислуги, где живут дети, не спешили рассказывать о том, что мы вместе.
Наверное, они догадывались. Но никто не сказал ни слова. Никто не делал намёков. Я лишь изредка ловил пристальный взгляд Жени. Он словно предупреждал меня о чём-то, но с губ его не слетали нравоучения или беседы по душам.
Мы редко пересекались. За столом. Изредка — на улице, в саду. Он был увлечён
— Это чёрт знает что такое! — восхищался он. — Я бы хотел посмотреть на неё, эту Изольду Холод. Так писать — это нечто. И я не верю, что она женщина. Не женский стиль. Не женский жанр. Но как же это охренительно здорово!
— Мне нужно в город, — говорит Ива вечером на четвёртый день нашего совместного бытия. — У меня готово «музыкальное» платье.
Это Илья и Катя окрестили так её очередной шедевр. Как она всё успевает? Я видел его. Невеста будет не просто красивой, а исключительно своеобразной. Неповторимой. Мне страшно представить, как можно надевать подобный ажур.
— Утром поедем. У меня тоже есть неотложные дела.
— А как же дети? — спрашивает она тревожно.
— Прекрасно побудут с Петрой, Соней, Женей и Ираидой Исааковной. К тому же, за домом следят мои охранники. Я предупрежу, чтобы не выходили на прогулку, пока нас не будет.
В словах моих было больше уверенности, чем в душе. Но нельзя всё время быть прикованным к одному месту, и поэтому я решил рискнуть.
Ива
Мы выехали рано утром. Припекало солнце, пели птицы. Я замирала, любуясь природой, и думала: как я жила без всего этого? Без дома, без Андрея, без детей?
Я всю жизнь прожила в одиночестве и тяготилась, когда рядом находилось много людей. А сейчас каждый день, наполненный событиями и движением, обретал особый смысл.
Это как попасть в другое измерение. Нарастить новую кожу. Открыть в себе неисчерпаемый источник энергии и силы. Постоянно думала об этом и удивлялась. Оказывается, всё меняется, потому что зависит от того, кто с тобой рядом. Непередаваемые чувства жили во мне и рвались наружу.
Наверное, я другая. Не девушка, что сторонится людей. Не сдержанная и отстранённая, а живая и любопытная. Просто у меня не было шанса стать такой.
Андрей высадил меня возле дома заказчицы.
— Созвонимся? — целует он мне руки. Нежно и без стеснения. Он умеет быть таким — прорывается в нём ничем не прикрытая откровенность.
Я всё время вспоминала слова Германа Иосифовича про «недотрогу». О, Андрей любил мои прикосновения. Желал их. Может, всё дело тоже в людях?.. С другими он мог быть строгим и неприятным. Резким и жёстким. Но я никогда не видела его таким по отношению ко мне. Словно другой человек. Но я не чувствовала
Мне казалось: он открывается не для всех. Но если позволяет себе выйти из раковины и рамок, то делает это искренне, по-настоящему, со всей широтой души.
— До встречи, Андрей, — подхватываю я пакет, но не сразу выхожу из машины. Целую его в щёку. Провожу рукой по лицу. Это как ритуал. Желание оставить след, чтобы он помнил.
Платье село идеально. Заказчица растрогалась до слёз. Особенно, когда я подарила ей перчатки и вязанные украшения для фаты в виде нот.
— Не смогла удержаться, — призналась я ей. — Мне кажется, это завершит ваш образ.
Мы расстались вполне довольные друг другом. Это был заказ, что сам просился в руки — жил и дышал. С такими работать легко и получается намного лучше, чем когда слишком много пожеланий и в результате — масса переделок и дополнений.
У меня было время, и я решила навестить Самохинский офис. Я тревожилась. Он слишком долго не выходил на связь. Вдруг заболел? Что-то случилось?
— Нет его, — пожала плечами девушка-секретарь. — Сказал, что вынужден срочно уехать по неотложным делам. Не будет неделю, а может, больше. У него так иногда бывает. Едет в Тмутаракань, а потом возвращается. А вы что-то хотели? Если да, то я передам ему.
Она смотрит слишком внимательно. Или это у меня подозрительность выросла.
— Нет, ничего важного. Поговорю, когда Дмитрий Давыдович вернётся.
Я выхожу на улицу и обдумываю, как поступить дальше. Надо посоветоваться с Андреем — другого выхода у меня нет, хотя я бы предпочла поговорить о некоей тайне именно с Самохиным.
У меня оживает телефон. Незнакомый номер. И я долго колеблюсь, прежде чем принять звонок.
— Ива, — раздаётся далёкий Самохинский голос сквозь помехи. — У вас что-то случилось?
— Пока нет, — качаю головой, — я думала, это у вас что-то случилось. Я звоню вам каждый день, а вы не отзываетесь.
— Андрей Ильич тебе рассказал?
— О чём? — задаю машинально вопрос и понимаю: Андрей что-то скрывает от меня. Это болью отзывается в груди. Сердце бьётся неровно и быстро.
— Значит, не рассказал. Уходите, Ива. Уходите от офиса. Не стойте, как призовая мишень.
Он говорит это так, что я слушаюсь. Ускоряю шаг.
— Я нашла кое-что, — спешу ему сказать. — Не знаю, что это: шифр или код. Я уверена, что это оно. Может, номер банковского счёта?
Самохин закашливается. Молчит.
— Они же не единожды перевернули весь дом.
— Они не там искали, — улыбаюсь грустно. — Это всё время торчало перед глазами. Инвентарный номер на часах в мезонине.
— Так просто? — хмыкает Самохин. По голосу слышу: сомневается.
— Не очень просто. Это случайность. Мы нашли старую фотографию, где мой отец и мать держат эти часы. И знаете что?
Я перевожу дух и ныряю в пустую аллею.
— Что? — в голосе Самохина — искры интереса прорываются сквозь тусклую усталость.