Укради меня у судьбы
Шрифт:
— Согласен, — прикрываю глаза.
— Почему ты запрещал ей видеться со мной? — ему очень хочется узнать, раз уж тайна вышла наружу.
Не знаю, что ему сказать. Если правду — не поверит. К тому же она делала попытку отвоевать сына, но много позже. Илье тогда года четыре исполнилось. И я не уверен, что сыну было бы с Лидой лучше. Она как с цепи сорвалась. Кочевала от мужика к мужику. Слабая. Никогда не могла справиться со своими проблемами в одиночку. Ей постоянно нужен был рядом сильный мужчина, который бы опекал её,
Мужчинам это нравится — ощущать себя самцом, крутым мачо, который способен горы свернуть и получить в ответ благодарность, нежность, восхищение. В Лиде этого всегда было с избытком. Она покоряла, брала в плен своей слабостью. А может, хитростью, умением манипулировать и добиваться желаемого исподволь. Но это я понимаю спустя годы, набив шишки и приобретя жизненный опыт.
Сейчас она играет чувствами сына. Или пытается выторговать назад то, что потеряла из-за своей безалаберности. Если её чувства искренние, я могу её понять. Но не знаю, хочу ли.
Сын ждёт ответа. А я медлю. Ловлю тревожный взгляд Жени. Он беспокоится. И это придаёт мне сил.
— Наверное, потому, что её не было слишком долго в нашей жизни. Какое-то время ей не нужен был сын.
— Мама говорит по-другому.
У Ильи очень упрямое лицо. Узнаваемо. Любимовский конёк.
— Естественно, она будет рассказывать не то, что могу сказать я, — приподнимаю брови. Это не сарказм — констатация факта. — Но ей, женщине, которой не было в твоей жизни больше десяти лет, ты веришь, а мне, что прожил с тобой бок о бок все эти годы, — нет. Только потому, что я выстраивал некие рамки поведения? Заставлял тебя расти мужчиной? Поступать по совести? Любить и уважать женщин?
— И девчонку, которая мне не сестра, — рубит он словами, как мечом. Отсекает всё, что нас связывает и связывало долгие годы. Легко, бескомпромиссно. Особое свойство юности — жить без полутонов, видеть только белое или чёрное.
— Это что-то меняет? — говорю тихо, но внятно, чтобы каждое произнесённое слово дошло до него. Ну, или хотя бы основной смысл. — Катя стала от этого хуже? Четыре года она была для тебя младшей сестрой. И вы очень даже ладили. Что изменилось сейчас, за последний год? У неё выросли рога, изменился характер? Она заставила любить тебя меньше?
Илья прячет глаза, но упрямство всё равно владеет им. Признаться, что ошибался, очень трудно. Я уж молчу, откуда он узнал о Катюшкиной тайне. И благодарен, что не проболтался, не оттолкнул пятилетнюю девочку обидными словами о её неродстве.
— Однажды ты вырастешь, Илья, — говорю я, глядя на вихор на макушке сына, — влюбишься в девушку, которая не будет иметь никакого отношения к клану Любимовых. Приведёшь её в дом, назовёшь своей невестой, а потом женой. Дашь ей свою фамилию. Вы родите с ней детей. И тебе даже в голову не придёт сказать, что она чужая. Что не имеет к тебе никакого отношения.
— Ну ты сравнил! — вскидывается он.
— Всё то же самое, сын. Декорации разные. И я всё же надеюсь, что ты однажды поймёшь. Катя могла быть несчастным ребёнком. После смерти матери попасть в детский дом. Но этого не случилось. У неё есть мы — её семья. Отец и брат. Дядя, — бросаю я взгляд на Женю и получаю уверенный кивок, — бабушка. Разве это плохо?
Илья молчит, но упрямство уже спряталось. Кажется, он немного растерян, но не хочет признать, что сдался и был не прав. Это всегда самое сложное — быть честным и уметь менять свою точку зрения, если она неправильная.
— Иди спать, сын, — вздыхаю. — Завтра у нас сложный день, а вставать рано. Ты наконец-то встретишься с матерью. Ведь вы не виделись с ней, я прав.
Он кивает утвердительно и поднимается со стула.
— Спокойной ночи, папа, — говорит Илья на пороге, и я думаю: это хороший знак. Может, не всё так плохо. Может, ненависть сына ко мне не так глубока, как нам обоим кажется.
— Да, брат, дела, — нарушает хрупкое молчание Женя. — Всегда думал, что ты у нас везунчик, золотой мальчик, что всё у тебя хорошо. Даже не думал… — мотает он головой, не решаясь закончить мысль.
— Позаботьтесь об Иве, пока меня не будет, — прошу я его. — Я постараюсь недолго отсутствовать.
— Надеюсь, ты её не обидел? — спрашивает он осторожно.
Я снова прикрываю глаза. Вижу её, как наяву — тонкую и хрупкую. Нежного белокурого ангела, что случайно появился в моей жизни. Или не случайно. Уже не важно.
— Я знаю её тайну. Уже знаю, — признаюсь неожиданно. Я не собирался говорить об этом с братом. Но, наверное, нуждаюсь в том, чтобы хоть так проговорить то, что терзает моё сердце. — Она рассказала мне сегодня.
— И обо мне она рассказала? — у брата в голосе — мука и боль. Я поднимаю тяжёлые веки, чтобы посмотреть ему в лицо.
— Нет. О тебе речи не шло.
— Добрая чистая девочка, — горькая улыбка касается Жениных губ. — Это из-за меня она такая. Это я виноват. И хочу, чтобы ты знал. Поэтому никому не дам её в обиду, слышишь?
— Слышу, Жень, — откликаюсь, но больше не могу впихнуть себя подробности. Опустошён до ручки. — Давай обо всём поговорим, когда я вернусь.
— Как скажешь, — соглашается брат и замыкается в себе.
Я падаю на диванчик. Он мне немного мал и не совсем удобен, но мне плевать. Я не хочу уходить отсюда. Здесь хорошо. Ставлю будильник. Укрываюсь пледом и затихаю.
Слышу, как за окнами шелестит тихий дождь. Неспешный, убаюкивающий, грустный. Эти звуки — именно то, что нужно, чтобы на время забыться, но как только я закрываю глаза, снова вижу Иву.
Ветер треплет её волосы и глухую белую блузу с широкими рукавами. Юбку в пол. Она прекрасна. А я умираю, понимая, что не смог понять, почувствовать, увидеть всю её глубину и цельность.