Украина на перепутье. Записки премьер-министра
Шрифт:
Родители мои были людьми занятыми, и все заботы обо мне сразу же после моего рождения взяла на себя моя бабушка, Мария Андреевна Азарова. Она же категорически настояла на крещении меня Николаем, поскольку родился я 17 декабря, а 19 декабря, как известно, Никола Зимний. Тогда-то возник первый и далеко не последний конфликт моей бабушки с отцом. Мой отец по национальности был наполовину эстонцем. И по эстонской линии все мальчики в их роду назывались либо Янами, либо Робертами. В качестве компромисса он предложил имя Эдуард, но и это имя бабушка категорически отвергла. В этом споре я потом, безусловно, оказался на стороне бабушки, поскольку всю свою жизнь чувствовал постоянное покровительство святого Николая Чудотворца. А как бы ко мне отнесся святой Эдуард, трудно сказать.
Мой отец Ян Робертович
И Сидоровых, и Азаровых в окрестностях Калуги было очень много. Даже пригород Калуги назывался Азарово (теперь он вошел в черту города). Отец в 1942 г. ушел добровольцем на фронт, был дважды ранен и дважды награжден медалью «За отвагу», как известно очень ценимой солдатской наградой.
Эстонские коллеги очень помогли мне в розысках моих эстонских корней. В 2010 г. во время моего официального визита в Эстонию у меня появилась возможность побывать в небольшом местечке в Лайузе, посетить старинное кладбище, где находится фамильное захоронение Пахло, возложить цветы на надгробие. Мне показали лютеранскую церковь, где совершались торжественные обряды, дом, в котором когда-то проживали мои предки. Меня очень тронули и взволновали свидетельства той жизни, которая теперь безвозвратно ушла в прошлое.
Сейчас я смотрю на эти трогательные фотографии, на заросший травой домашний колодец, разноцветные осенние листья, покрывающие надгробие, и отчетливо понимаю, насколько сильна генетическая память, раз я испытываю грусть на могилах людей, которых никогда в жизни не видел и практически ничего о них не знаю. И все-таки что-то от них есть и во мне. Но что?..
Конечно, вспоминая свое детство, не могу не сказать, что самое большое влияние на меня оказала моя бабушка Мария Андреевна Азарова. Из-за крайней бедности она не смогла получить образования, у нее всего два класса церковно-приходской школы. Но природный ум, воля и удивительное трудолюбие позволили ей заслужить уважение не только родной семьи, где она, безусловно, была хозяйкой, но и всех, кто с нею сталкивался в жизни. Она знала громадное количество поговорок, пословиц. На каждый случай у нее было припасено яркое и образное слово. «От добра добра не ищут» — это был ее принцип. «Умного учить — только портить» — приходилось слышать и много-много другого, что всегда вставлялось бабушкой в речь и всегда было к месту и по делу.
Она мало рассказывала о себе и своей жизни, видимо, потому, что вся ее жизнь была сплошным испытанием на прочность. Но то, что я запомнил из рассказов о ней родных, меня поражало. Калуга в начале декабря 1941 г. была оккупирована фашистами. Одна из бабушкиных знакомых пришла к ней домой и рассказала, что была в городке Медынь, где находился лагерь для военнопленных, и якобы видела там ее мужа, моего деда Павла. В то время немцы еще могли отдавать военнопленных в семьи, если за ними приходили родные. Бабушка пошла в Медынь. Вот подумайте, в лютые декабрьские морозы пешком пройти по оккупированной территории шестьдесят километров в одну сторону и столько же обратно. На такое способны только сильные духом люди. Знакомая бабушки ошиблась, моего деда в лагере не оказалось. Он действительно попал в окружение, но его часть с боями пробилась к своим.
Много чего выпало на долю бабушки: потеря отца и брата в Первую мировую войну, революция, разруха, голод, Великая Отечественная война. Сплошные испытания и лишения, постоянное существование на грани жизни и смерти.
Во время оккупации моя мама, еще совсем девчонка, простудила горло. Бабушке где-то удалось раздобыть молока, и она разогревала его на примусе. В этот момент в комнату вошли два немца. И один из них потянулся за кастрюлькой с молоком. Бабушка оттолкнула его и убрала кастрюлю за спину. Немец, а это был офицер, страшно разозлился и приказал своему солдату расстрелять женщину. Как потом бабушка рассказывала,
Вот такой закаленный жизнью человек воспитывал меня, приучая, прежде всего, к умению переносить трудные испытания. Не получившая образования сама, бабушка делала все, чтобы ее дети учились. Ну, а про меня и говорить не приходится. В доме создавались все условия, чтобы не мешать мне, когда я занимался. Не знаю, как бы сложилась у меня судьба, если бы не те жизненные принципы, которые были заложены в меня в детстве. Взять чужое — считалось не просто серьезной провинностью, но было абсолютно недопустимо. Помню, еще ребенком я взял на улице какую-то игрушку и с ней пришел домой. Бабушка увидела, нахмурила брови (а это для меня было самым суровым наказанием) и грозно спросила: «Где взял? Немедленно отправляйся туда, где взял, — и положи на место». Надо ли говорить, что кража была просто позором. И я не помню случая, чтобы кто-то из моих близких был в этом замешан.
Несмотря на то, что жили мы довольно бедно, на учебу и на одежду деньги всегда находились. Смотрю порой на свои детские фотографии и вижу — по одежде я ничем не отличался от сверстников. Сейчас я, конечно, понимаю, как это было трудно добиваться моей семье. Прошло уже почти двадцать лет после смерти бабушки, но в моей душе это до сих пор открытая рана и вечное глубокое сожаление, что я не смог в полной мере отплатить ей тем же, чем она щедро наградила меня на всю жизнь — своей безмерной любовью. Каждый раз, бывая на ее могиле, — а покоится она рядом с родными и любимыми: мужем, сестрами, дочерью, — я чувствую глубокую грусть, что при жизни не смог воздать ей того, что она заслуживала.
Бабушка ушла из жизни в январе 1995 г. Тогда наши страны находились в глубокой разрухе и хаосе. Снова, в который раз, к нам пришло «смутное время». Но пока в нашем народе есть такие люди, как моя бабушка, я глубоко убежден — мы сможем выдержать любые испытания. Мудрость политиков — не допустить таких испытаний для своих народов. Но разве политики всегда бывают мудрыми? Ведь иногда волна событий выносит на гребни власти откровенные ничтожества. И горе тому народу, который этого не видит…
Вскоре после моего рождения отца демобилизовали, и он, взяв меня и маму, вернулся в Ленинград, где он, его мама и отчим занимали две комнаты в большой коммунальной квартире на улице Восстания. Разумеется, этот период моего детства я помню плохо, тем более что совместная жизнь в таком составе не заладилась, и через какое-то время я снова оказался на попечении своей бабушки в Калуге.
Из моих детских воспоминаний самые ранние относятся почему-то к пленным немцам. Я не могу с полной уверенностью сказать, что это именно мои воспоминания, поскольку, может быть, это лишь впечатления от рассказов других или кинокадры хроники, отложившиеся в моем сознании. Но с другой стороны, в моей памяти до мельчайших подробностей запечатлелись эти сцены. Даже некоторые лица, усталые и изможденные, заросшие щетиной и угрюмые, и сейчас еще стоят перед глазами.
Напротив нашего дома, а жили мы в самом центре города, строилось здание областного управления Министерства государственной безопасности (МГБ). Каждое утро на эту стройку, окруженную высоким забором с колючей проволокой, под охраной нескольких солдат с винтовками пригоняли колонну пленных. Их было около сотни человек. Все они были одеты одинаково, во что-то серое. Прямо напротив нашего двора находились ворота. Их открывали, и немцы заходили на стройплощадку. Очень скоро там уже кипела работа. Кто-то из немцев месил раствор, кто-то подносил кирпичи, кто-то стоял на лесах и выкладывал стены, абсолютно все что-то делали. Из окон нашего дома вся эта стройка была видна как на ладони. Вечером точно так же открывались ворота, и немцев уводили в лагерь. Когда здание было почти построено, приводить немцев перестали, и заканчивали строительство уже наши рабочие. Здание получилось очень красивым и солидным. Окна нашей квартиры выходили как раз на него, и мне запомнилось, что взрослые иногда разговаривали о чем-то шепотом, поглядывая на это здание.