Украина в русском сознании. Николай Гоголь и его время.

Марчуков Андрей Владиславович

Особую популярность литературе путешествий прида­ли новые европейские интеллектуально-эстетические на­правления: плавно перетекавшие друг в друга сентимента­лизм, предромантизм и романтизм с их интересом ко всему необычному, нетривиальному, отсылающему не к знанию, а к личному опыту и чувству, с их поиском идеала вне совре­менного цивилизованного общества. Романтизм, зародыши которого имелись уже в некоторых идеях эпохи Просвеще­ния (в частности, у Ш. Монтескье), стал реакцией на ужа­сы Французской революции и войн конца XVIII — начала XIX века, порождённых рационалистическими теориями предыдущей эпохи, реакцией оттеснённого на второй план чувства на культ разума, реакцией традиции на элитаризм, «восстанием» духа свободы против утилитаризма.

Одним из проявлений этих течений и особенно роман­тизма стал интерес к народу. Но «народу» не как важней­шему элементу социально-политических доктрин эпохи Просвещения, носителю суверенитета и власти. А народу, взятому, прежде всего, как этнографический коллектив: с «народной культурой», песнями, обычаями, одеждой, характером и душой, народу как первооснове культу­ры, детству человечества. Естественно, что такой «народ» было проще отыскать там, где было меньше цивилизации с её передовым социальным опытом, суетой и конфликта­ми, в неспешно живущих, как бы застывших в прошлом окраинах — тех же Италии и Греции. Чуть позже «народ» и его культуру стали «замечать» не только в прошлом, но и в настоящем, и не только в чужих, но и в своих краях, где для этнографов и фольклористов открылись богатства не меньшие. И в том числе в России. «Предания русские ничуть не уступают в фантастической поэзии преданиям ирландским и германским» (служившим тогда эталоном народности и народного искусства), — замечал по этому поводу Александр Пушкин [64] .

64

Цит. по: Манн Ю. В.Гоголь. Труды и дни: 1809-1845. С. 223.

Увлечение «народом» привело даже к изменениям в ев­ропейской социальной психологии: в XIX веке чем дальше, тем больше под ним стали понимать только простонаро­дье, тогда как раньше народом или нацией, напротив, счи­тались лишь привилегированные и образованные слои. На последние же теперь начинали смотреть как на соци­альные группы, утратившие в ходе общеевропейской кос­мополитической нивелировки связь с народной культурой и растерявшие народные черты.

Россия не осталась в стороне от веяния времени и тоже «от­дала дань» и античности, и романтическому восприятию Ита­лии как «земле поэзии» и «отчизне вдохновенья». О ней писа­ли стихи многие, в том числе В. А. Жуковский, А. С. Пушкин, Д. В. Веневитинов и даже, как полагают, сам Гоголь (причём сделал он это задолго до того, как впервые увидел Италию):

Италия — роскошная страна! По ней душа и стонет, и тоскует... Земля любви и море чарований! Блистательный мирской пустыни сад! Тот сад, где в облаке мечтаний Ещё живут Рафаэль и Торкват! [65]

Следуя интеллектуальной моде, в поисках такого же уголка российская образованная публика обратила взо­ры к Малороссии. В ней она увидела свою «экзотическую страну», подобие «музыкальной и красочной Италии» с чудесной природой, «пастушкам и», открытыми людь­ми и простыми нравами. Конечно, все путешествующие обращали внимание на её географические особенности как южного края, страны необозримых лугов, плодонос­ной природы, изобилующих хлебом пространных нив. «Цветущие сады плодоносной Украины, живописные бе­рега Днепра, Псла и других рек Малороссии», — так бук­вально двумя штрихами набросал облик этой земли писа­тель и журналист начала XIX века О. М. Сомов [66] . Был он не путешественником, а уроженцем Украины, но для ил­люстрации того коллективного образа Малороссии, кото­рый вырабатывало русское общество, его слова подходят как нельзя кстати.

65

Анонимное стихотворение «Италия» было опубликовано в 1829 году в журнале «Сын Отечества и Северный архив» (Т. 2, № 12). Как полагают авторитетные исследователи-гоголеведы, это мог быть фраг­мент из его раннего стихотворного произведения «Ганц Кюхельгартен». См.: Манн Ю. В.Указ. соч. С. 154, 356.

66

Сомов О.О романтической поэзии. Статья III. С. 135.

Однако особое место при создании образа этой земли отводилось всё же не природе. Она была не столь уж эк­зотической, чтобы расставлять акценты именно на ней, даже при желании авторов дорожных записок изобра­зить её таковой. Исключение составляют разве что кур­ганы — как величавые свидетели истории этих краёв, хотя характерны они не столько для Малороссии, сколь­ко для Новороссии. Собственно, курганы встречались не только там, но и гораздо севернее: под Смоленском, Псковом, на Оке. Но именно в Приазовье и Причерномо­рье они были представлены в таком множестве и так бро­сались в глаза, что становились «визитной карточкой» региона. Не случайно, что описания курганов или упо­минания о них присутствуют во всех путевых заметках современников и во многих литературных произведени­ях, скажем, у того же Пушкина, тоже путешествовавшего по этим местам. Тем более, что в начале XIX века про­исхождение и назначение курганов ещё не было твёрдо установлено [67] .

67

Формозов А. А.Пушкин и древности. Наблюдения археолога. М., 2000. С. 34-37.

Но курганы курганами, а центральное место в образе Малороссии занимали её жители. Во всех описаниях путе­шествий в Малороссию или через неё отмечается, что в крае живёт особый, малопохожий на великороссов «казачий на­род» (или, по ёмкому выражению И. Долгорукого, народ, «состоящий из малороссов, казаков и вообще, что мы на­зываем, из хохлов» [68] ) со своим обликом, «народной культу­рой» и речью. Такое восприятие местного населения было обусловлено пятью моментами.

68

Долгорукий И. М.Путешествие. С. 89.

Во-первых, в поле зрения действительно оказывались этнографические и языковые отличия малороссов от вели­короссов, порой весьма заметные. «Здесь обитают козаки... Началась Малороссия: другое наречие, другие обычаи», — проехав Глухов, отметил Долгорукий. Попутно он обратил внимание и на то, что, в отличие от Великороссии, тут идёт «вольная продажа вина» [69] , результаты которой стали вид­ны тотчас же: «Мы видели её следствия: вино дёшево, день праздничный, все пьяны» [70] .

69

К примеру, автор обстоятельных путевых заметок, врач О. фон Гун указывал, что в год в Малороссии производилось 6 млн вёдер «вина» (водки), при том, что её население составляло немногим более 2 млн человек. Исторически сложившаяся специфика организации винного дела и продажи алкогольных напитков на Украине (а этим занималось казачество, помещики, мещане и евреи-шинкари) делала проблему пьянства среди местного населения, в том числе в Киеве, весьма острой. «...Шинки их вконец разорили», — так прокомментировал ситуацию русский путешественник, протопоп И. Лукьянов, посетивший Украину в самом начале XVIII века. Спустя сто с небольшим лет, в 1816 году, другой очевидец, император Александр I с сожалением отмечал: «Винокурение привело Малороссию в совершенное изнеможение». Такое положение российские власти считали ненормальным и были вынуждены принимать меры по борьбе с распространением среди народа Украины пагубной привычки пьянства. См.: Гун О., фон.Поверхностные замечания по дороге от Москвы в Мало­россию. М., 1806. Ч. 2. С. 13; Путешествие в Святую землю священ­ника Лукьянова // Русский архив. 1863. № 1. С. 40; Киркевич В.Время Романовых. Киев в империи. Киев, 2004. С. 49, 52-53.

70

Долгорукий И. М.Путешествие. С. 20.

Во-вторых, это был взгляд на простолюдинов со сторо­ны людей, стоящих на более высокой ступени социальной лестницы. Ведь именно на облике простого народа взгляд фокусировался прежде всего. Некоторые путешественники упоминали о других сословиях малороссийского общества (дворянах, духовенстве, мещанах), но скорее вскользь: в со­циальном, языковом и бытовом плане представители этих сословий были близки к наблюдателю или вообще мало от­личимы от него. Иное дело — экзотика, та самая заострён­ность романтизма на уникальности.

Третья причина крылась в самой наблюдающей сторо­не. Ментальное состояние российского светского обще­ства вследствие его изначально насильственной, а затем и добровольной вестернизации было таково, что в массе своей оно не знало, и даже не столько не знало,сколько не понималоРоссии, в чём крылись все беды и его самого, и страны. «Россия слишком мало известна русским», — сокрушался по этому поводу Пушкин [71] . Незнание России рождало у самых вдумчивых и совестливых её представи­телей желание его преодолеть. Показательно отношение к этой проблеме Гоголя. Постижение, узнавание России он считал чуть ли не главным делом русского человека вообще и «образованного» в особенности. Этой же цели, по его убеждению, должна была служить вся система образования. «Незнание» — явление досадное, но, к со­жалению, весьма распространённое в российском обще­стве. «Я вижу только то, что и все другие так же, как и я, не знают России», — сетовал он [72] . Весьма красноречивы письма Николая Васильевича к сестре Анне и товарищу, литературному критику и историку литературы С. П. Шевырёву, в которых он просит привить своему племян­нику «желаньелюбить и знать Россию» (курсив Гоголя). Если желание узнаватьсвою собственную землю, писал Гоголь, воспитается у него, «то это всё, что я желаю; это, по-моему, лучше, чем если бы он знал языки и всякие на­уки», ибо тогда он «сам пойдёт своей дорогой» [73] .

71

Пушкин А. С.Собр. соч. в 10 т. Т. 6. С. 32.

72

Гоголь Н. В.ПСС. Т. 13. Письма 1846-1847. М., 1952. С. 278-279, 375; Вересаев В. В.Гоголь в жизни. Систематический свод подлинных свидетельств современников. М., 1990. С. 476, 481.

73

Гоголь Н. В.ПСС. Т. 13. С. 408-409, 414.

Тем неожиданнее порой становилось для русских по рождению людей «открытие» России. Для образованного общества (особенно такой «народности», как «петербурж­цы») мир русского крестьянина или казака был не менее экзотичен, чем крестьянина и казака малороссийского, и если бы каноны жанра позволяли, то ещё неизвестно, насколько загадочными были бы изображены жители рус­ской деревни. Ведь такой взгляд на малороссов, и это чет­вёртый момент, сформировался ещё и под влиянием интел­лектуальной моды конца XVIII — начала XIX века, в духе которой «надлежало» описывать увиденное: как экзотику (эдакий край живописной природы, «молочных рек и ки­сельных берегов» и весёлого, простодушного населения), непохожую на привычный «свой» мир.