Украинский гамбит. Война 2015
Шрифт:
– Между прочим, о нас говорят, – напомнил Сашка и озорно рассмеялся.
– Страны НАТО поспешают на помощь своим братьям! – распалялся Жолкевский.
– Ну теперь поляки отыграются за все! – воскликнул Игорь Божко и схватился за больное плечо, потому что под колеса попались камни. – И за гибель Леха Качинского под Смоленском, и за катынский расстрел, и за Бандеру, и вообще за все исторические унижения, из-за которых у них комплекс неполноценности. А под шумок захватят Львов и Киев. Старые хозяева вернутся, будут делить дома и землю. То-то будет шуму!
Выступал кто-то из «оранжевых».
– НАТО осознает
– Ну это естественно! – прокомментировал Сашка. – А что они еще могут сказать?!
– А вот еще. Некая Яна Будиницкая.
– Счастья всем даром! – послышался радостный женский голос. – Пусть никто не будет обиженным! У нас своя украинская ментальность, которая очень индивидуальна. У нас своя украинская правда, не похожая ни на какую другую правду! А состоит она в том, что надо выжить самому, надо защитить свою семью. И зачем завоевывать соседа? Пусть он себе живет, не вылезая из-за Урала! Все будут счастливы и довольны! А Украина наконец расцветет назло врагам и завистникам.
Костя представил себе старую больную тетку, ковыляющую с палкой по Крещатику.
– Под польским сапогом! – саркастически заметил Божко.
– Лишь бы с кем, только не с русскими, – согласился Костя.
– Какая-то страусиная позиция, – сказал Сашка. – Поляки пришли, а она о мещанстве!
– Да знаю я ее, – сказала Завета. – Приезжала она к нам с культурной программой как писменица.
– И какая она из себя?
– Да такая симпатичная, стройненькая, молодая, между прочим.
– Да? – удивился Костя. – А по голосу не скажешь.
– Я тоже вначале не сообразила, а потом послушала и удивилась. Эта делегация выполняла миссию примирения наций. Говорила она словно на японском языке – то есть, естественно, по-русски, но без всякого смысла, словно уговаривала ребенка. Как они не могут понять, что граница наших ментальностей давно прошла по Днепру? Как не может сойтись правый берег с левым, так и не могут сойтись народы. Потому что не может быть никакого доморощенного счастья за счет принижения других.
– А вот если бы вовремя разошлись еще в девяностых, – заметил Игорь, – то не было бы повода говорить о ментальности.
Тут Костя, конечно, не удержался и процитировал то, что готовил к эфиру:
– И тут загоревали наши патриоты-украинцы. Многие из них хотели найти свое светлое будущее, да не смогли, потому что взросли на злобе, лицемерии и ненависти своих вождей. Да и не такими уж они овечками и были. А была у них своя имперская идея, только они ее прятали и время от времени пытались возродить за счет нацистов, потом – за счет дяди Сэма, а теперь – Евросоюза. Только этого им никто не дозволял. А выращивали их национализм для того, чтобы применить в геополитической борьбе Запад – Восток. Просто им этого не объясняли, а использовали вслепую.
Все рассмеялись, потому что действительно было смешно, и допили водку из фляги Игоря Божко, и кричали, высовываясь в выбитые окна, «Ура!», да так громко, что редкие прохожие шарахались как от чумы, а откуда-то с другого конца Ленинского проспекта, от Южного, ударил крупнокалиберный пулемет, и трассеры пронеслись аккурат туда, где был «оранжевый» концентрационный лагерь.
После стычки на Щорса Костя не осмелился ехать по Ленинскому проспекту, а свернул на Куйбышева. Они долго петляли по узким улочкам в тени цветущих деревьев. Елизавета высунулась в окно и что-то напевала. Теплый ветер развевал ее густые черные волосы.
Но, видать, не один Костя был таким умным: навстречу то и дело проносились машины. На антеннах большинства из них были прикреплены то красные, то голубые ленточки – что означало «свой», хотя голубой цвет уже был дискредитирован бездарной экономической и внешнеполитической позицией правящей партии. В небе между тем кружил вертолет без знаков принадлежности, и Костя с тревогой поглядывал на него. Позади, в районе городского парка, стреляли из крупнокалиберного пулемета, и звук был как у ДШК, да где-то подальше к центру привычно выли сирены, а потом так грохнуло, что в домах задребезжали стекла. Костя предусмотрительно затормозил. Рядом остановилась «тойота-королла» с красной ленточкой на антенне.
– Закурим? – предложил водитель. Правая бровь у него была пересечена глубоким шрамом.
Костя вышел, поглядывая в сторону взрыва. Вдалеке над деревьями появились клубы черного дыма, сквозь который взметнулись языки пламени.
– А я думаю, чего он туда летит? – радостно сказал водитель, делая глубокую затяжку и возбужденно жестикулируя.
Костя вспомнил, что этот район контролируется силами самообороны, что, собственно, было очень логичным, потому что обычно над ним пролегали маршруты садящихся в аэропорту самолетов. Однако это означало и то, что этот же район наиболее вероятно подвергнется ударам или захвату.
– Кто? – уточнил Костя, хотя и так было ясно.
– Да этот… э-э-э… как его? Двухлопастной? Ну, такой вот… – Водитель повертел пальцами двух рук, изображая пропеллеры.
– «Чинук»?! [35] – безмерно удивился Костя.
– Ну да… да… точно! – еще больше обрадовался водитель. – Я как раз глаза поднял, оно «бух!», а он так боком: «пук-пук-пук» – и скрылся за крышами. Думал, просто присел, а оно, гляди, во как! Ха!
И действительно, клубы дыма с каждым мгновением становилось все гуще и гуще.
35
«Чинук» – американский тяжелый военно-транспортный вертолет с двумя винтами, выполненными по продольной схеме.
– А я взрыва ракеты не слышал, – признался Костя.
– Так из ДШК гробанули! Я б себе тоже поставил, да крыша хлипкая. Не выдержит. – Водитель оглянулся на «тойоту-короллу».
– Да, – согласился Костя, – не выдержит. Вывернет с корнем.
– Может, укрепить?
– Можно и укрепить, – согласился Костя и подумал, что кромсать такую машину грех, больно красивая.
– Я планирую прорезать дыру, чтобы стрелять с заднего сиденья. А то без пулемета, сам понимаешь, какие времена. А полегче, типа ПКМ или РПК [36] , поставить на капоте по обе стороны.
36
РПК – ручной пулемет Калашникова.