Украинский шанс для России
Шрифт:
– Когда 20 лет назад в Кремле спускали красный флаг, велись речи о конце истории. История не закончилась, а идеологический триумф Америки и победа рынка над плановой экономикой не только не усилили позицию Запада, но и ускорили его эрозию. Сейчас пошатнулся Европейский Союз. Выстоит ли он?
– Я оптимист. Германия и Франция, наконец, продемонстрировали то, чего не хватало Европе с начала кризиса – а именно лидерство. Опасения, что Германия займет в новой конструкции доминирующую позицию, необоснованны, хотя немцы должны по понятным причинам чутко прислушиваться к чувствам и интересам других стран. Но в сто раз важнее нечто другое: кризис, который переживают
– А одновременно этому новому миру нужны традиционные сильные державы, так как глобальные последствия их скоропостижного угасания никому не сулили бы ничего хорошего.
– Запад сегодня не уверен в собственных ценностях. Соединенные Штаты попали в фискальный тупик и быстро превращаются в страну с самым неравномерным и несправедливым распределением доходов. Америке – еще недавно доминировавшему на мировой сцене игроку – может не хватить силы и энергии для выстраивания архитектуры нового мирового порядка. Ее роль в этом нестабильном мире зависит от того, как она справится с внутренними проблемами.
– Так что нам стоит быть готовыми к массе сюрпризов. Удивила ли вас 20 лет назад внезапная кончина извечного врага – СССР?
– Нет. После победы «Солидарности» на выборах в Польше, падения Берлинской стены, избрании Леха Валенсы и Вацлава Гавела на должность президентов, обретения независимости Литвой, Латвией и Эстонией осенью 1991 года стало ясно, что дни империи сочтены. Для меня референдум на Украине и произошедшая вскоре после этого встреча «тройки» Ельцин – Кравчук-Шушкевич – лидеров России, Украины и Белоруссии – в Беловежской пуще означали де-факто распад СССР. Спуск красного флага в Кремле был уже формальностью, за которой было приятно наблюдать.
– Как вы, человек, которого в течение десятилетий считали в Кремле публичным врагом номер один, ее восприняли: с ощущением триумфа или, скорее, облегчения?
– С чувством глубокого удовлетворения, что, наконец, наступило то, что не наступило в 1945 году – свобода. После распада СССР я сразу же пришел к выводу, что следует безотлагательно начать усиливать независимость Украины. Возможно, с объективной точки зрения, это не было тогда самым важным, но мои мысли пошли тогда в этом направлении.
– Вас ненавидели в Москве по разным причинам: из-за кампании в защиту прав человека, нормализации отношений с Китаем, которая имела отчетливо антисоветское содержание и нацеленность, и, конечно, позиции в отношении советской агрессии в Афганистане. А прежде чем вы попали в Белый дом, они не могли простить вам упорного разоблачения их идеологии.
– Я приравнивал режим немецких фашистов к тоталитарному правлению Сталина. Это должно было быть болезненно. Они, понесшие гигантские жертвы в войне с Гитлером, помещались в один ряд с нацистами. Обе эти тоталитарные системы сделали из государства орган коллективного действия, оба добивались повиновения жестоким террором и совершали массовые преступления, которым нет равных в истории человечества. Им также было наверняка неприятно, когда я писал, что Сталин не предал Ленина, а был его верным продолжателем.
– В 1956 году за несколько дней до забастовки на познаньском заводе Цегельского 28-летний Збигнев Бжезинский опубликовал во влиятельном издании «New Republic» статью о зарождающихся в советском лагере конфликтах и о дилемме Москвы – на сколь коротком поводке держать режимы-сателлиты.
– Катастрофическая неэффективность коммунистической экономики
– Все это расходится с распространенным мнением о его слабости и нерешительности. Республиканец Роберт Гейтс (Robert M. Gates), бывший глава ЦРУ и министр обороны, написал в своих мемуарах, что историки и политические наблюдатели недооценивали вклад Картера в распад Советского Союза.
– При Картере СССР вошел в Афганистан, а мы ввели широкомасштабные экономические санкции, бойкотировали Олимпиаду в Москве, поддерживали антисоветское подпольное движение. Приносило выгоды и партнерство с Китаем – тоже авторства Картера, а не, как принято считать, Ричарда Никсона. Нам удалось убедить Дэн Сяопина построить на китайской территории станцию слежения за советскими ракетными испытаниями, а потом обучать в Китае афганских партизан. Пекин также поддержал их военной техникой.
– Кремлевская нелюбовь к вам происходила из того, что вы говорили о работающем там негативном отборе: что у каждого нового лидера меньше размер шляпы. Эту закономерность переломил лишь Горбачев. У вас, еще до распада СССР, чувствовалась к нему определенная симпатия.
– Это не слишком ему помогло, потому что он столкнулся с квадратурой круга. Говорить о перестройке и гласности было легче, чем ответить на вопрос, что сделать с ленинизмом. Его правление ускорило кончину империи. Он не провел никаких существенных экономических реформ и, сам того не желая, вытащил на поверхность национальные вопросы. Гласность служила отличным прикрытием для проявления антирусских настроений.
Украинский писатель мог, не указывая пальцем на великороссов, назвать Сталина преступником за уничтожение украинской культурной элиты и голодную смерть миллионов украинцев. Прибалты могли собираться, чтобы почтить память жертв сталинских ссылок, и требовать большей автономии, не высказывая категорического осуждения русских. А Горбачев не мог одновременно говорить о гласности и запретить подобные манифестации.
– Осенью 1989 года, за два с небольшим года до распада СССР, вы были в Москве по приглашению Академии наук и в заполненном до отказа зале говорили о том, что европейский дом не будет общим так долго, как долго отдельные его части останутся за стеной. Несмотря на приклеившийся к вам ярлык русофоба, аудитория стоя аплодировала этим словам.
– Это был симптом перемен. По случаю того визита я попросил главного идеолога перестройки и гласности Александра Яковлева разрешить мне поездку в Катынь. Я чуть не лопнул от гнева, когда местный партийный сановник вручил мне венок с надписью «Польским офицерам, жертвам немецкого преступления 1941 года». Я сорвал эту ленту и написал большими буквами на листе бумаги: «Польским офицерам, жертвам Сталина и НКВД». Советское телевидение снимало это и показало, хотя в то время еще ходила лживая версия событий.