Украли солнце
Шрифт:
Джулиан открывает дверь к брату.
Любим встаёт, идёт навстречу.
С детства, с первого мгновения жизни, эта улыбка во всё лицо — ему! Сказки и волшебства начинались с этой улыбки.
— Здравствуй! — говорит брат. И столько в его «здравствуй» радости!
Любим не испугался, когда Джулиан, закрыв глаза, выпалил про тонну бумаги. Под резкий звонок телефона движением руки остановил объяснения. И сразу — другой Любим: глаза стеклянны, губы поджаты, голос
— Слушаю. Точно так. Ясно. Будет сделано. Что положено, — твердит, как автомат. Наконец, трубка на рычаге. — Мне начинает нравиться эта игра, — говорит весело. — Сижу на пороховой бочке, дух захватывает, взорвусь или нет?
Кабинет Люба тоже свободен от бдительного «уха» Центра.
— Здорово вы все надо мной потрудились — заново родился! Не дай Бог, там остался бы! — Брат ткнул в пол.
— Чего это ты вдруг?! — И, почему-то волнуясь, спросил осторожно: — А ты случайно не помнишь, кто тебя накормил?
— Попробую составить убедительный документ.
Не ответил. Не захотел или не услышал вопроса?
Брат. Он не спросит, зачем нужна бумага, и за себя не испугается: бездумно кинется исполнять его просьбу. Он переживает своё новое рождение и не хочет думать об опасностях! Когда услышал про пьесу отца и что мать верит в их победу, словно проснулся. Громких слов не произнёс, но с этой минуты начал жить снова. Нужно сказать ему… И Джулиан говорит о содержании брошюр.
— Погоди отвечать, — просит, смутно надеясь на чудо: может, и не нужно будет жертвы?!
— Апостол продумывает всё, что делает. Какие могут быть сомнения? Сделаю, что смогу. Ты доволен жизнью?
Вопрос не ко времени.
— Какой же я поэт, Люб, если не смею писать то, что хочу?! — говорит невпопад, брат не об этом спросил. И не знает брат о том, что отсчитываются последние часы его человеческой жизни.
— Почему не смеешь? Я изучил твои книги. Ты пишешь как раз о том, о чём хочешь! Правда, это совсем другие стихи, чем ты писал дома. Ты большой поэт, братишка!
— Но ведь многие проживают жизнь, а птичек и цветов даже не замечают. А здесь, в городе, среди камня, им вообще нет места. Лишь бы не погибнуть! Зачем и кому нужны стихи про голубую волну? Разве они накормят людей?!
— При чём тут голубая волна и птички? Их нет в твоих стихах. Что с тобой? Мы будто не слышим друг друга! Ты чего-то не договариваешь. Ты чего-то боишься?
— Ты спросил, доволен ли я жизнью?
Сказать правду? Брат — ребёнок, тоже не понимает политики. Зачем же тревожить его? Обойдётся всё, потом, в безопасности, расскажет. Не обойдётся и придётся погибнуть, Апостол объяснит.
— Не знаю, брат, нужно ли добавлять людям боль стихами или надо уводить их от этой жизни в выдуманный мир.
— А я никогда не жил так, как сейчас, — по-детски улыбнулся Любим. — Не думай, я не слеп, может, придётся умереть, но я нужен сейчас, понимаешь? И ничего другого не хочу. Только бы ты был рядом со мной всегда! Да все наши и… Кора. Слушай, а Кора… с Апостолом не едет? Знаешь, я… это давно, ещё до того, как меня накормили…
— Кто накормил тебя? — перебивает его Джулиан.
— Столько во мне радости! Сижу как дурак, всё время вижу её. Смотри, вот она, здесь. Помнишь, в степи в жаркий день воздух — голубой, оранжевый, звенит от солнца?!
Успокоив Любима — Кора никуда не едет, Джулиан поспешил распрощаться. Пусть ничего не делал для этого, а ведь отнял у брата любимую!
Остаётся двое суток до выхода на площадь. Апостол возвращается завтра вечером. На поиск спасения — сутки.
«Ждала», «просила», «ещё раз поговорю»… — как-то сразу собрались все странные недомолвки Конкордии. Из них ясно: Апостол не хочет помогать ему! Почему?! Пошёл к телефону — позвонить Коре, Любим позвал ужинать.
А лишь сели за стол, явился Гюст.
— Я положил твои стихи на музыку! Мальчишки распевают! Меня посылают в командировку — пробуждать массы искусством! Слушать будете? Я тоже, между прочим, хочу есть. — Садится за стол, не дожидаясь приглашения, вытаскивает из кастрюли самую крупную картофелину, с набитым ртом говорит небрежно: — Я подкидываю в цеха кассеты с нашими песнями. Призыв к действию. Не бойсь, только верным людям. У меня на людей острый глаз. Готовлю бунт!
— Что?! — Джулиан вскочил.
— Что ты сказал? Зачем нам сейчас бунт? Апостол знает?
Гюст чуть не поперхнулся.
— Ни слова Апостолу, Любим, или станете моим врагом, и моей ноги здесь больше не будет. Хочу устроить Апостолу сюрприз: всё сделаю сам с моими людьми, посажу Апостола во главе Учреждения. Уже три отряда по сто! Ребята вооружены, обучены — огонь! Ждут сигнала. Терять им нечего. В случае победы начнут жить. К нам присоединится несколько цехов завода, у меня там свои! А ещё… среди бойцов Возмездия есть одноклассник, обещал провести работу и подкинуть оружие.
— А ты не шутишь?! — во все глаза он смотрит на Гюста.
— Я проверил версию Апостола о неуязвимости верхнего этажа. Ерунда. Сами распространяют слухи, чтобы нагнать страху. Пусть техническое совершенство… но до такого ни один ум ещё не додумался: всем этажом на другую планету! А ты знаешь, воздух на той планете есть? Мой совет ещё не решил, взорвать их или убрать по одному. Знаю время, когда кто прилетает и улетает. Подложить в каждый самолёт самоделки, взлетят благополучно, взорвутся в воздухе. Ищи виноватых! Смеси уже достаточно, всё упирается в надёжных людей наверху!