Украли солнце
Шрифт:
— Я люблю усердных, но не самовольных. Поняла?
Эвелина стояла перед ним по стойке «смирно», во взгляде — благоговение. Наверняка обыкновенная близость привела бы её в состояние ужаса — кумир в непрезентабельном виде!
— Кто позволил тебе объявлять террор? Вы с Ярикиным забылись, и я предупреждаю тебя: не сметь без моего распоряжения расправляться с людьми!
— Вы для меня — Бог! И, если я вижу вашего врага, я уничтожаю его! — говорит Эвелина.
Почему
— Быть может, это тебе кажется, он — мой враг. А он, быть может, станет моим верным слугой?!
Странно он ощущает себя при ней: не смеет приказать. Всё равно она ослушается. И всё-таки говорит строго:
— Ещё раз услышу о своеволии, сниму с должности и подвергну наказанию.
— Готова принять любое из ваших рук! Готова погибнуть. Сладко. Но ваших врагов уничтожала и буду уничтожать без пощады. Вам, хотите, вымою ноги?!
— Не надо. Они у меня чистые.
Со стороны кто-нибудь посмотрел бы на них, с хохоту помер бы!
— Ярикина не электризуй. О своих наблюдениях и действиях докладывай мне лично. Поняла?
— Никак нет. У вас не хватит времени, потому что у меня очень много наблюдений и действий. А он именно этим занимается. Не взыщите.
— Повторяю тебе ещё раз: самоуправства не допускай. Я на расправу крут и не прощаю самоуправства. Тебе кажется, ты — герой и мститель, на самом деле ты разрушаешь мои планы.
— Никак нет, — усмехнулась Эвелина. — Не разрушаю. Угадываю. Не трогаю же я вашего Клепика! А вас я спасаю.
Как она догадалась о Клепике?
— Я тебе сказал, а твоё дело: зарубить на носу то, что я сказал, — говорит он резко. — Я дал тебе власть, я и отниму, если будешь злоупотреблять ею. Ты хоть пробовала вырвать у них сведения?
— За кого вы меня принимаете?! — спросила дерзко. — Естественно. Но мои методы — не ваши. У меня изощрённые! Я пытаю родных.
— Что это значит? — снова удивился он.
— На глазах врага пытаю его ребёнка, или старуху-мать, или жену. Убойный метод. Все сведения мгновенно вылетают, не успеваю начать.
— А если у трудолюбца ни матери, ни жены, ни ребёнка?
— Нахожу болевые точки. Один любит поесть, его морю голодом… Кто-то марки любит, марками покупаю.
— У тебя что, сведения о каждом?
— Обязательно о каждом. Вся подноготная.
Глядя в ярко-синие холодные глаза, заражённый беспощадностью Эвелины, Будимиров неожиданно вспомнил глаза на фотографии.
Глаза…
Что «глаза»?
Девчонка Джулиана.
Гелины глаза похожи на глаза той девчонки.
Джулиану незачем выходить на площадь. Его можно доставить сюда хитростью.
— Ты свободна, — сказал он Эвелине. И чуть не бегом пустился к Геле.
Она читала. Лежала на животе. Волосы заливали её с одной стороны потоком, ослепительно рыжие.
Она вскочила при его появлении. Он взял её резко за угловатое плечо. К руке хлынула тяжесть. Причинить Геле боль… Такую, чтобы Геля под ней осела, из-под неё не вырвалась.
Но Геля, словно и не ощутила подступающей злобы, прижалась к нему, зашептала:
— Идём! Я загадала. Увидишь сразу то, что я сделала, исполнится твоё заветное желание.
Разжалась рука. Недоумевая, он потащился следом.
В большом зале стал шарить глазами по стенам и полу.
Но всё было привычно. Доска с именами расстрелянных графов, клетки с птицами и зверями, цветы, ковры…
— Ну же! Ещё последнее усилие. Ищи! Я так хочу, чтобы твоё желание исполнилось.
Она не выдала, нет, чуть приподняла глаза, и он догадался: взглянул на потолок.
Потолка не было. Лица.
— Что это? — не понял он.
— Не «что». Ты!
И он увидел. Он — юноша. Он — в двадцать пять лет. Он — в тридцать. И — стихи под каждым его портретом.
— Чьи стихи?
— Молодого Клепика. Я подобрала подходящие к твоей жизни. Ты — народный заступник. — Геля стала читать стихи.
— Откуда у тебя эти портреты? — перебил он.
— О, я провела гигантскую работу! Перерыла архивы. Только твоей детской фотографии не нашла.
Он ошеломлённо смотрел на себя как на чудо. Может, это не он, граф? Не граф. Отец! Это не отец, это он сам такой!
— Прекрасный принц, — подтвердила она. — Я тебя одела в одежды принца, рыцаря, защитника, воина.
Он позабыл, зачем пришёл. Опять Геля придумала нечто необыкновенное.
— Спасибо, — сказал он растерянно. И долго, сладко любил Гелю, совсем позабыв, что несколько минут назад хотел причинить ей боль.
Лишь насытившись ею, вспомнил, зачем пришёл.
— Слушай внимательно. Тебе даётся ещё шанс отличиться. Ты должна обработать одного юнца. Ты хорошо знаешь его стихи. Я сделал на него ставку. И должен выиграть бой. — Он выложил Геле свой план, не сомневаясь в ней ни секунды: она выполнит точно всё, как ему надо. — Клепик будет силком, в который попадёт вся оппозиция. Поняла?
— Чего же тут не понять? Очень даже поняла. — И она снова припала к нему золотистым телом.
Глава одиннадцатая