Украли солнце
Шрифт:
— Ты и раньше прекрасно училась!
Почему-то сжималось сердце, когда видела их вместе — дочку и Джина. «Господи, защити их обоих!» — просила она.
Был обычный концерт-отчёт: кто-то пел, кто-то танцевал. Алина играла. Ксения переворачивала ей ноты. И вдруг дёрнулась и откинулась на спинку стула. Алина резко оборвала пьесу.
— Что случилось? — спросила испуганно.
Ксения не ответила. Глаза закрыты. Её положили прямо на пол, голову — на колени к Магдалине. Кто-то побежал за Жорой. Это произошло в одну секунду: Джин вспрыгнул на ноги Ксении и уставился
— Что случилось? — спросила Ксения. — Почему прервали концерт? Алина, продолжай. — Осторожно Джин сполз с груди Ксении и как ни в чём не бывало улёгся под Алинин стул.
Магдалина всё время ощущала благословение Божье. Казалось, Бог одобряет их жизнь и помогает им. Что-то таинственное питало каждую минуту. И, если бы не страх за мужа, брата и мальчиков, она расслабилась бы наконец.
Правда, и в освящённые Богом будни врывались неприятности.
Как-то к ней в комнату влетели Ганя и Владим, на обоих не было лица.
— Рассуди нас, мать! — сердито сказал Ганя.
Такого бешенства, которым были искажены лица дорогих её сыновей, не видела ни разу за все эти годы.
— Что случилось? — спросила заикаясь.
— Ты знаешь, что такое «реальность»? — резко спросил Ганя. — Не отвечай. Знаешь. Вчера его, — Ганя кивнул в сторону Владима, — чуть не схватили. Глаза бы мои его не видели!
— Ты не имеешь права ни так разговаривать со мной, ни приказывать мне! — взорвался Владим.
— Да что же случилось?! — воскликнула она. — Почему тебя чуть не схватили?! Не схватили же! — Но тут же сама поняла: Владим стал очень заметным, ярким человеком. И дело не в красоте, не в заматеревшей фигуре, а в выражении его лица. Кажется, это лицо так и кричит: я умён, я образован, я особенный. — Понятно, — сказала она. — Ты, Ганя, решил запретить ему выходить в город. Так?
— Я не хочу, чтобы его убили! — закричал Ганя. — Не хочу, чтобы его превратили в робота. Он один у нас такой. Стольких спас! Всех нас! Теперь моя очередь! Я юркий, я незаметный. Знаю все ходы-выходы и что когда нужно делать. Я тоже могу спасать людей, охранять Джулиана. Он же всему и научил меня! Да, я запрещаю ему выходить в город.
— Ты не имеешь права что-то запрещать мне! — взревел Владим. — В этом смысл нашей жизни здесь: никто никому ничего не может запретить. Твой стиль общения безобразен. И дело не только в этом. Ты хоть и вырос, а многого ещё не понимаешь. Делаешь ошибки, привлекаешь к себе внимание излишней самонадеянностью: и это ты умеешь, и то! Ты эгоист! Часто себя демонстрируешь! А в городе ты должен забыть о себе: о том, что хочешь есть, в уборную, что замёрз…
— Успокойтесь оба! — попросила Магдалина. — Устроили спектакль! Никак от вас не ожидала. Вы ещё подеритесь!
— Это уже было, — буркнул Владим. — Он набросился на меня с кулаками. Хорошо ещё, я умею нейтрализовать любой удар. А то было бы членовредительство. Вот пожалуюсь Полю, будешь знать. А то с ним по телефону всё «сю-сю» да «сю-сю»! Ангелочка разыгрывает из себя! «Эй, папочка, всё в порядке!»
— Подождите. Во-первых, оба сядьте, закройте глаза и попросите прощения у Бога за то, что допустили в сердце злобу. Как вас обоих разобрало! Во-вторых, немедленно вспомните уроки Поля, расслабьтесь и скажите себе все слова, какие говорил Поль перед медитацией. Выбросьте из мышц, из души негативные эмоции. А теперь представьте себе друг друга в лучшие минуты жизни, любящими, когда каждый из вас добр и открыт для нормального разговора. Откройте глаза. Мы разумные люди, а не кипящие злобой нелюди, мы можем понять друг друга.
— Ты права, мать, — сказал Владим. — И мне очень стыдно, что я так сорвался. Но вот что, Ганя, я скажу тебе. Я тебя люблю. И знаю, ты любишь меня. И не только желание заступить на моё место движет тобой, ты, в самом деле, за меня испугался. Но в тот раз я совершил ошибку, я позволил себе взглянуть одному из воинов в глаза, он и увидел, что я думаю о нём. Этого нельзя было допустить. И я сделал выводы: больше этого не повторится. Но я ещё не готов полностью отдать тебе свою работу в городе. Предлагаю разделиться. Больше мы вместе ходить не будем, и главную часть работы в городе ты возьмёшь на себя. Кое-что я пока оставлю себе. И буду более осторожным.
Ганя сидел, опустив голову.
И стояла тишина. Магдалина чувствовала: что-то ещё тут происходит, чего пока она не понимает, что-то лично касающееся Гани, ведь не случайно же он так взорвался! И она терпеливо ждала, когда он сам заговорит.
— Ты согласен со мной? — спросил Владим. — Или нет?
Прошло ещё какое-то время, прежде чем Ганя поднял голову. В его глазах стояли слёзы.
— Я хочу попросить прощения и у тебя, мать, и у тебя, Влад. Я виноват, и сейчас время признаться. — Он помолчал. — Помнишь, Влад, мать нам с тобой дала поручение пойти в аптеку к любимой девушке Ива?
— Ну?! — непонимающе смотрят они на Ганю.
— Я выпросил выполнить поручение сам: передать записку девушке. Помнишь, Влад?
— Ну, помню. Только я не помню продолжения. Передал?
— Не передал. Я вообще не дошёл до аптеки.
— Почему? — воскликнули оба.
— Я потерял записку.
— Значит, Ив ждёт ответа напрасно?!
— Я никак не мог признаться. И поэтому был так зол. На себя. Прощения мне нет. Иву не могу смотреть в глаза. И вам обоим не могу. Хотел просто так пойти в аптеку, без записки, и всё девушке объяснить, но Влад никак не оставлял меня одного! Вот я и сорвался. Ну что вы молчите?! Ну что мне теперь делать? Как искупить?
— Выкладывай, что ещё у тебя на уме?
— А ещё… — Он обрадовался вопросу. — А ещё… Гуля…
— Что «Гуля»? — спросила Магдалина.
— То, что она всё время просится со мной в город.
— И ты собирался брать её вместо меня?! — спросил Владим. Ганя кивнул. — Вот что я скажу тебе. Много раз я видел, как хватали молоденьких девушек, если они шли по одной и не являлись работницами того или иного учреждения. Этих девушек больше никогда не встречал. Весьма вероятно, их увозят для услаждения кого-то наверху. Тебе не приходит мысль в голову, что с Гулей может случиться подобное? Вместо романтической прогулки вдвоём…