Укридж и Ко. Рассказы

Вудхаус Пелам Гренвилл

— Он предлагает мне написать очерк о бале в Клубе Пера и Чернил. Если бы я никогда не ездил к твоей тетке…

— И все не напортил.

— Ничего я не напортил, а просто…

— Ну, ладно, малышок, ну, ладно, — сказал Укридж глухим голосом. — Не будем спорить о частностях. Факт остается фактом: по твоей вине или нет, а все пошло наперекосяк. Что ты сказал?

— Я сказал, что не побывай я тогда у твоей тетки, то мог бы познакомиться с ней на балу самым естественным образом.

— Сыграл бы Преклоняющегося Ученика, — сказал Укридж, вцепляясь в эту идею. — Внушил бы, что можешь поспособствовать ей, расхвалив ее в газете.

— И попросил бы снова взять мисс Мейсон в ее секретарши.

Укридж

повертел письмо в пальцах.

— А ты не думаешь, что и сейчас…

Мне было жаль его и еще сильнее жаль Дору Мейсон, но в этом вопросе я занял неколебимую позицию.

— Нет, не думаю.

— Но взвесь, малышок, — не отступал Укридж. — На балу она может оказаться податливее: огни, музыка, смех, веселье.

— Нет, — сказал я. — Невозможно. Я не могу отказаться, потому что тогда мне для этой газеты больше не работать. И одно я тебе скажу. Я намерен держаться от твоей тетки как можно дальше. Раз и навсегда. Иногда она мне снится по ночам, и я просыпаюсь от собственного вопля. И в любом случае любая попытка подъехать к ней заранее обречена на неудачу. Она не станет меня слушать. Слишком поздно. Тебя в тот вечер в Уимблдоне не было, но можешь мне поверить, к кругу ее друзей я не принадлежу.

— Вот так всегда, — вздохнул Укридж. — Удобные случаи подвертываются слишком поздно. Ну, мне пора. Надо поднапрячь мозг, малышок. Очень поднапрячь.

И он ушел, не прихватив взаймы даже сигары. Верный признак, что его несгибаемый дух был безвозвратно сломлен.

Бал Клуба Пера и Чернил был устроен, подобно многим таким мероприятиям, в «Залах Лотоса» в Найтсбридже, этой казарме, которая существует словно бы только для таких прискорбных случаев. Перо и Чернила как будто сосредоточивались на качестве, а не на количестве своих членов, и оркестр, когда я вошел, звучал дребезжаще, как всегда звучат оркестры в очень больших залах, заполненных на одну шестую своих возможностей. Царила атмосфера холода и запустения. Там словно бы возобладал дух всеобщей меланхолии. На пустынных акрах пола танцевали три-четыре пары, мрачные, замкнутые в себе, словно они размышляли о хладном теле наверху и вместе с пророком Исаией приходили к выводу, что всякая плоть — трава. По стенам зала на тех раззолоченных стульях, которые можно видеть только в залах, сдаваемых для балов по подписке, жуткие существа переговаривались, понизив голос, — скорее всего, о новейших тенденциях в скандинавской литературе. Собственно говоря, единственным светлым пятном этого зловещего бала было то, что его устроили до наступления эры очков в черепаховой оправе.

Странная серая безнадежность, которая всегда сковывает меня, когда я оказываюсь в обществе преимущественно литераторов, не развеялась при мысли, что в любую секунду я могу столкнуться с мисс Джулией Укридж. Я опасливо бродил по залу, и все мои чувства были напряжены, как у кошки, которая забрела в незнакомый тупик, и в каждой тени ей чудится потенциальный метатель кирпичных обломков. От нашей встречи я не ожидал ничего, кроме неловкости и смущения. Из моей предыдущей встречи с ней я извлек твердое убеждение, что мое счастье зависит от того, насколько далеко я сумею держаться от мисс Джулии Укридж.

— Прошу прощения!

Меры предосторожности оказались тщетными. Она подкралась ко мне со спины.

— Добрый вечер, — сказал я.

Никогда не следует репетировать подобные встречи заранее. Они обязательно окажутся совсем другими. Я, когда прокрался в зал, не сомневался, что, повстречав эту женщину, вновь с ужасом испытаю то же чувство вины и неполноценности, которое оказалось таким сокрушительным в Уимблдоне. Я упустил из виду тот факт, что указанный мучительный эпизод произошел на ее территории и что с самого начала моя совесть была нечиста. Но теперь обстоятельства были иными.

— Вы член Клуба

Пера и Чернил? — ледяным тоном сказала тетка Укриджа. Ее каменные голубые глаза были устремлены на меня не то чтобы с отвращением, но скорее с холодной критичной брезгливостью. Так взыскательная кухарка может посмотреть на вторгнувшегося в ее кухню таракана.

— Нет, не член, — ответил я.

Я чувствовал себя дерзновенным и воинственным. От этой женщины у меня вся шерсть вставала дыбом, о чем я и постарался сообщить ей на языке взглядов.

— В таком случае не откажите объяснить мне, что вы тут делаете? Это частный бал.

В жизни бывают моменты торжества. Я испытывал то же чувство, которое предположительно испытал Боевой Билсон в его недавней встрече с Альфом Тоддом, когда он заметил, что его противник открылся и прямо-таки напрашивается на нокаут.

— Редактор «Светской хроники» прислал мне билет. Он намерен напечатать статью об этом бале.

Если я ощущал себя Боевым Билсоном, то тетка Укриджа, видимо, почувствовала то же, что почувствовал Альф Тодд. Я заметил, что она потрясена. В мгновение ока из таракана я превратился в богоподобное существо, способное, если его улестить, на залп похвал, столь дорогой сердцу дам-романисток. А она меня не улестила! Из всех печальных слов, слетевших с языка или вышедших из-под пера, нет печальнее следующих: «Это могло бы быть». Сказать, что у нее отвалилась челюсть, было бы преувеличением, но мука этого черного мгновения, бесспорно, заставила ее губы искривиться от отчаяния. Но этой женщине хватало стойкости. Она мужественно овладела собой.

— Билет представителя прессы, — пробормотала она.

— Билет представителя прессы, — откликнулся я.

— Могу я его посмотреть?

— Разумеется.

— Благодарю вас.

— Не на чем.

Она проследовала дальше.

Я возобновил наблюдение за танцующими с более легким сердцем. В моем новом возвышенном настроении они уже не производили такого плохого впечатления, как несколько минут назад. Некоторые — и не в таком уж малом количестве — выглядели почти по-человечески. Число пар увеличилось. И вообразилось ли мне это или нет, но атмосфера, казалось, утратила недавнюю унылость. Нет, похоронный оттенок не исчез, но теперь эти похороны стали менее официальными, более бодрыми похоронами. Я начинал радоваться тому, что посетил этот бал.

— Прошу прощения.

А я-то думал, что до конца вечера мне ничего подобного можно больше не опасаться! Я оглянулся с некоторым раздражением. Обратился ко мне изысканно-культурный теноровый голос, и теперь я увидел изысканно-культурного тенорового человека. Он был молод, полноват, с модной прической и пенсне на черном шнурке.

— Извините меня, — сказал этот молодой человек, — но вы член Клуба Пера и Чернил?

Мое мимолетное раздражение бесследно исчезло, ибо мне внезапно пришло в голову, что при правильном взгляде на вещи упорный отказ этих людей поверить, будто я могу быть одним из них, на самом деле весьма и весьма для меня лестен. Они, чувствовал я, видимо, заняли позицию некоего владельца ночного клуба, на которого подала в суд за очернение репутации некая же юная барышня, которую он отказался впустить в клуб на том основании, что общение между ней и его членами нежелательно. Он указал, что это был комплимент ей.

— Нет, благодарение Небесам! — сказал я.

— Так на каком же осно…

— Билет представителя прессы, — объяснил я.

— Билет представителя прессы? Какой газеты?

— «Светской хроники».

В этом молодом человеке не было и следа духа Джулии Укридж — той неукротимой гордости, которая помогла бы ему сохранить высокомерие и внешнее равнодушие. Нет, он засиял, как восходящее солнце. Он ухватил меня за плечо и помял его. Он запрыгал вокруг меня, подобно ягненку на весеннем пастбище.