Укридж и Ко. Рассказы
Шрифт:
А затем — в постель.
Спал я не слишком хорошо. В час ночи полил дождь, и меня внезапно поразила мысль: что, черт подери, мне делать, если он будет лить и днем? Покупка зонта разнесла бы бюджет в клочья. В результате моя голова почти до утра лихорадочно металась по подушке.
И напрасно. Когда я пробудился в восемь утра, солнце заливало комнату и казалось, что последняя помеха убрана с моего пути. Я позавтракал, а затем выкопал брюки из-под матраса, забрался в них, надел штиблеты, застегнул на них гетры и позвонил миссис Бийл. Меня переполняло благодушие. Складки на брюках были само совершенство.
— А,
Ну, эта Бийл, должен тебе объяснить, была довольно зловещей бабой с глазами, сильно напоминавшими мне глаза моей тетки Джулии. И мне не понравилось, что она смотрела на меня с вредной многозначительностью. Кроме того, я увидел в ее руке какой-то документ. И тут, Корки, меня объял непонятный страх.
Полагаю, в таких случаях срабатывает своего рода инстинкт. Человек, который сталкивался с этим так часто, как я, начинает помимо воли содрогаться, когда видит квартирную хозяйку с листком в руке и многозначительно на него смотрящую.
Секунду спустя стало ясно, что шестое чувство меня не обмануло.
— Я принесла вам маленький счетец, мистер Укридж, — сказала эта жуткая бабища.
— Чудесно! — сказал я благодушно. — Положите на стол, хорошо? И принесите мою визитку и цилиндр.
Она даже еще больше уподобилась моей тетке Джулии.
— Я должна попросить, чтобы вы расплатились сейчас же, — сказала она. — И так уже неделю просрочили.
Солнечное утро начало быстро меркнуть, но я сохранял благодушие.
— Да-да, — сказал я. — Всеконечно. Но мы потолкуем об этом попозже. Цилиндр и визитку, будьте так добры, миссис Бийл.
— Я должна попросить… — начала она снова, но я усмирил ее самым выразительным моим взглядом. Если я чего не выношу в нашем мире, Корки, так это пошлую скаредность.
— Да-да, — сказал я с досадой. — Как-нибудь в другой раз. Мой цилиндр и визитку, будьте так добры.
И тут — такое жуткое невезение! — ее вурдалачий взгляд упал на каминную полку. Ты ведь знаешь, как бывает, когда одеваешься с особым тщанием — возвращаешь в карманы их содержимое в самую последнюю очередь. И я, на свою беду, положил мой маленький капитал именно на каминную полку. И слишком поздно заметил, что она его высмотрела. Послушай совет человека, который кое-чего в жизни насмотрелся, и никогда не оставляй свои деньги на виду. Они наверняка натолкнут того, кто их увидит, на всякие мерзкие мысли.
— У вас тут деньги, — сказала миссис Бийл.
Я прыгнул к камину и обрючил наличные.
— Нет-нет, — сказал я поспешно. — Их я вам отдать не могу, они мне нужны.
— Хо! — говорит она. — И мне тоже.
— Послушайте, миссис Бийл, — говорю я. — Вы не хуже меня знаете, что…
— Я не хуже вас знаю, что вы должны мне два фунта, три шиллинга, шесть пенсов и полпенни.
— И в свое время, — говорю я, — вы их получите. Но сейчас вам следует потерпеть. Провалиться мне, миссис Бийл, — сказал я с жаром. — Вы не хуже меня знаете, что любые финансовые операции подразумевают разумное кредитование. Кредит — это кровь коммерции. Так что несите цилиндр с визиткой, а попозже мы обсудим все подробно.
И тут эта баба дала волю низости души и жуткой подлой хитрости, которые,
— Либо я получаю деньги, — говорит она, — или попридержу цилиндр с визиткой. — И нет слов, Корки, чтобы описать омерзительное злорадство в ее голосе… — За них что-нибудь да можно выручить.
Я уставился на нее в полном ужасе:
— Но я не могу поехать на Аскотские скачки без цилиндра.
— Ну так и не ездите туда.
— Будьте же разумны, — взмолился я. — Поразмыслите.
Ничего не помогло. Она бескомпромиссно требовала свои два фунта, три шиллинга, шесть пенсов и полпенни, и никакие уговоры на нее не действовали. Я предложил ей эту сумму вдвойне после отсрочки, но втуне. Проклятие квартирных хозяек как класса, Корки, и причина, почему они никогда не достигают состоятельности, не говоря уж о богатстве, лежит в том, что они лишены прозорливости. Они не понимают сути финансов. У них нет широкого, глубокого, гибкого кругозора, который приводит к богатству. Противостояние продолжалось, но наконец она ушла, оставив меня снова в безвыходном положении.
Только когда ты оказываешься в таком положении, Корки, только тогда ты по-настоящему постигаешь истинную пустоту мира. Только тогда до тебя доходит абсолютная глупость и бессмысленность человеческих институтов. Например, вся эта заварушка с Аскотскими скачками. Почему, во имя всего святого, если ты намерен устроить скачки, тебе понадобилось вводить идиотские правила, как именно должны быть одеты люди, если они хотят на них присутствовать? Почему там надо обязательно нахлобучивать на голову цилиндр, хотя все остальные скачки можно посещать хоть с непокрытой головой?
И вот я, полностью экипированный для ипподромов Херст-Парка, Сандауна, Гатуика, Алли-Палли, Лингфилда или любых других, какие могут тебе припомниться, я, потому лишь, что вурдалак в облике квартирной хозяйки зацапал мой цилиндр, лишился доступа на трибуну Аскота, хотя мой карман топырился от суммы, приготовленной для оплаты входного билета. Именно такие вот казусы заставляют нас грызть удила нашей нынешней цивилизации и сомневаться, действительно ли Человек — это последнее слово Природы.
Такова, Корки, была суть моих размышлений, пока я стоял у окна и уныло взирал на льющийся за ним солнечный свет. И тут внезапно, взирая на него, я заметил приближающегося по улице типуса.
И принялся с интересом его разглядывать. Преуспевающий типус в годах, с желтоватым лицом и белоснежными усами, рассматривал номера домов, словно отыскивая цель своего променада. В ту же секунду он остановился перед парадной дверью моего дома, прищурился на номер, а затем прогалопировал вверх по ступенькам крыльца и позвонил. Я сразу понял, что это должен быть искатель секретарей, про которого говорил Таппи и к которому мне следовало явиться через полчаса в его клуб. Мне было показалось странным, что он является ко мне, вместо того чтобы ждать, когда я явлюсь к нему. Но затем я пришел к выводу, что это именно тот тип энергичного, не знающего устали деятеля, с какими Таппи якшается в своем клубе. Для них время — деньги, и, без сомнения, он вспомнил о каком-то другом неотложном свидании, на которое опоздал бы, просидев в клубе до десяти.