Укрощение строптивого лига
Шрифт:
— Это семейная реликвия, — рассказывал гордый Тирс. — Не смотри, что кулон небольшой и кажется невзрачным. Стоит его надеть — он меняет цвет и начинает сиять.
— Семейная? — посмотрела на него. — Семейную реликвию я не смогу принять.
— Почему? — он заморгал. — Не понравилась?
— Понравилась. Но семейная реликвия должна оставаться в семье, — ответила тихо.
— Но мы же поженимся! — Тирс откровенно недоумевал о причине моего отказа. — Тем более, что этой ночью мы были вместе.
— Были, — кивнула. — Но
В комнате повисла тишина — такая гнетущая, тягучая, что даже в ушах зазвенело.
Бледный Тирс хватал ртом воздух, переводил взгляд с кулона на меня, обратно, а потом побагровел. Я до одури испугалась, что он разъярился из-за отказа, но Тирс тихо, почти шепотом спросил:
— Я… разочаровал… тебя?! — у него были такие глаза, как у кота из Шрека. Вот точь-в-точь!
— Да нет же! Все устроило, — посмотрела на низ его живота. — Но брак, семья — дело серьезное. Особенно в вашем мире, где разводы одобряются редко.
— Я не собирался расторгать брак. Если только…ты?!
— Мы знаем друг друга всего ничего. Если откровенно — то помолвка навязана тебе и мне. Не думаю, что жениться в спешке — хорошая затея.
— Но свадьба состоится летом! Разве этого времени не достаточно, чтобы…
— И опять же все идет под давлением! Я не хочу так! — объясняться было тяжело. Хотелось крикнуть: «Да не верю я, что ты любишь меня, будешь верен!», а приходилось дотошно объяснять элементарные вещи. Хладнокровие изменило мне.
— В конце концов, ты викарт — родственник императора, богат и хорош собой. Невест у тебя было несколько. И назвав Мелию невестой, ты будто обесценил понятие «твоя невеста»…
Тирс молчал и слушал.
— Наш брак будет сложным. То мне, то тебе доброжелатели и недруги станут доносить: на кого мы посмотрели, как улыбнулись, что сказали… А я не хочу так жить.
— Так стоит ли на всякие глупые слухи обращать внимание?
— Обманываться я не люблю. Я — дикая собственница, кто назвался мужем — тот мой. За грех — могу и покалечить. Так что меня вполне устроят необременительные встречи. Я все сказала. Спасибо за поздравления. Подарок не приму. Дверь там! — я сдернула со спинку кровати свой пеньюар и, выскользнув из постели, ловко накинула его на плечи. Покидала комнату гордо держа голову.
Но едва закрыла дверь — побежала на чердак, чтобы ни на кого не нарваться. Потому что мне было больно, и я едва сдерживала слезы. Да, я была резка, но и он не нашел тех слов, которые мне хотелось услышать. Мы оба не нашли нужных слов друг для друга. Разве это не свидетельство отсутствия взаимопонимания?
Из окна я наблюдала, как уходил Тирс. Наверно, после того, что наговорила, навсегда.
И вот я гордая — грущу в большом доме в компании призрачного пса и часами бездумно наблюдаю в окно, как ветер гнет кроны в саду, сбивая с них и без того редкие пожелтевшие листья, как косая изморось растекается по стеклу. На душе невыразимая тоска, хоть вой. Одна надежда — через несколько дней снова приедет на выходные Мрита, и мне станет чуть легче.
В сарае крыша прохудилась. Хотела заниматься ее ремонтом вместе с Эяндом, но после разрыва с Тирсом пропали силы и желание что-либо делать. Эх, если бы можно было заморозить себе сердце, как Снежная Королева, и больше не мучиться, жить своей жизнью, идти к цели…
«А какая у меня цель? — задумалась. — Богатство? Так не беднячка. Слава? Благодаря слухам мое имя гремит по Миритии и соседним странам. Власть? Никогда не хотела ее. Вон — ответственности за Мриту, усадьбу и прислугу хватает выше крыши…»
Все сводилось к тому, что я хотела быть с любимым, близким человеком, с которым можно разделить радость и печаль.
Теперь же, из-за глупой гордости оттолкнув Тирса, потеряла даже малейшую возможность общения с ним, без чего невозможно узнать друг друга, и нет шанса для зарождения чувств.
«Если была бы с ним мягче, наше общение продолжалось бы, и Тирс мог бы когда- нибудь влюбиться в меня… Конечно, глупость, но так было бы чуть-чуть больше шансов, а теперь ни одного, — я смахнула набежавшую слезу. — Но если у него есть ко мне хотя бы капелька симпатии — сможет простить!» — и, схватившись за мелькнувшую надежду, села писать письмо.
Пытаясь извиниться за резкость, извела пачку листов, но настроение переменилось, и теперь сердце подсказывало: поздно, я перешагнула черту, и не менее гордый Тирс не вернется. Если отправлю письмо — не ответит, и тогда к разбитому сердцу добавится еще унижение. В отчаянии рвала письма, снова писала и рвала, порывалась поехать к Эдалине, но останавливала себя, мечась между желанием исправить глупость и дурным предчувствием.
В ожидании тянулось время. Однако за четыре седмицы Тирс так и не дал о себе ни весточки. Я пыталась быть сильной, но переживания сказались на здоровье. У меня пропал аппетит, появилась слабость, а из-за успокоительных трав Насты начало тошнить.
— Вот так по доверчивости и отравят слуги…, - ворчала я в сердцах на служанок из- за плохого настроения и прикидывала, во сколько мне обойдется визит лекаря. Императорского не потяну, но попроще вполне. Наста и ее тетка так боялись потерять хлебное место, что едва ли не со слезами на глазах уговаривали позвать хотя бы деревенского знахаря. Еще и пытались всячески угодить. Уже так надоели своей услужливостью и взглядом доверчивых телячьих глаз, что я старалась из своей комнаты не выходить.