Укрощение строптивого лига
Шрифт:
— А у него ничего не треснет? — спросила грозно. — Предупреждаю: я не потреплю обмана. Жалование вам предложено хорошее, и, если вы не дорожите местом, держать не буду…
Хватило разговора, чтобы обозначить позицию. Но когда я вернулась к себе, Мрита, уплетавшая с моей тарелки все, что оставалось, довольно улыбнулась:
— Ну, ты ее и отчихвостила! — а потом куском хлеба торопливо вытерла тарелку и съела мякиш.
— Мрита! Ты в академии голодаешь?! — я едва сквозь землю не упала. Я тут объедаюсь, а она?!
— Не-е! Но когда вкусной еды много — не стоит ее оставлять!
— Я пока тренируюсь управляться с даром. Недавно половину кладовой заморозила. А что, сейчас они не притихшие?
— Ну… Наста, как узнала, что я тебе как бы знакомая, начала жаловаться, что садовник груб с тобой, а в деревне есть другой садовничий…
Вот оно как оказывается! Я вздохнула:
— Спасибо, что сказала!
Садовник у меня действительно своеобразный дядька. Когда я донимала его расспросами, он, желая избавиться от меня, бросал работу и начинал демонстративно носить дурно пахнущие ведра и заливать в загодя вырытые ямы. Но на меня подобные выходки не действовали. Я вставала с ветреной стороны, улыбалась и продолжала донимать.
«Замуж бабам надо!» — тогда начинал бурчать он. В деревне Граман — глава большой семьи, все его слушаются беспрекословно. А тут я — ливра столичная умничаю.
Я снова провела вечер, раздумывая: как осадить Насту, и не дать испортиться отношениям среди прислуги. Позже, когда укладывалась спать — подвернулся удачный случай.
— Ливра Вера, вы сегодня хмуритесь, — хитренькая служанка, стараясь втереться в доверие, была приветливой и внимательной.
— Устала! — я нарочно сделала лицо недовольно-раздосадованным.
— Что расстроило вас? Снова этот грубый садовник? — я промолчала, и она, решив, что вот он шанс, продолжила: — Да привык Граман, что его все слушаются. Сыновья, и те перечить не смеют. А девице ему подчиняться тягостно… — назвав меня, тридцатилетнюю, девицей, нахалка даже не запнулась. — Да плата у вас хороша, вот он ерничает, да терпит. Но если он не нравится, можно найти другого. У нас в деревне есть Альгин: он палку в землю воткнет — она и зацветет! И трудолюбивый, и смирный…
— И такой красивый, — коварно подсказала я.
— Ага, — простодушно согласилась Наста. А когда спохватилась, было уже поздно. Вот и знай хитреньких правдолюбиц.
Но садовника я менять не стала. Пусть ерничает иногда, брюзжит, зато про растения и живность много знает. Глядишь, через годик успокоится, и заживем мирно.
Еще не прошло лунье, а мне казалось, что я отдельно живу уже второй год.
Быт постепенно налаживался, однако мне не хватало общения с умной, наблюдательной Эдалиной и даже Тирсом. А масла подливала в огонь Гареда, раз в седмицу приезжавшая в усадьбу и проверявшая — все ли хорошо в хозяйстве. Она-то и рассказывала, как за меня волнуется викарт Нормер, как расспрашивает обо мне и печалится, что на его приглашения и письма я не отвечаю. Слушая внимательно, я изображала равнодушие к ее словам, но сердце от радости стучало так громко, что отдавало в висках.
Тирс настойчиво слал приглашения на прогулку или выход в свет, напоминал о себе письмами. Я их ждала, по несколько раз перечитывала, однако оставляла без ответа, считая, что влюбленный мужчина, кроме словесных писулек, должен действовать, совершать поступки. Возможно, и письма-то шлет из вежливости, ведь официально наша помолвка не расторгнута. Тем не менее, эти «ниточки» не давали мне окончательно признать, что Тирс ко мне равнодушен. Из-за них я продолжала втайне надеяться на чудо и изводить себя за наивность.
А потом он резко перестал писать и слать приглашения.
«Ну и ладно! Переживу!» — твердила себе, обнимая подушку. Но расставаться с надеждой было и тяжело, и больно. Чтобы не погрузиться в меланхолию, я стала больше гулять. Находишься за день, потом хотя бы сразу засыпаешь.
Но сегодня с утра день не задался. К плохому настроению прибавилась серая, дождливая погода. В унынии я брела по размокшей тропинке, мимо пруда, осыпанного золотыми листьями. Разглядывала тяжелые, дождливые облака, царапавшие бока о верхушки полысевших деревьев. Уворачивалась от дождливых капель, при малейшем ветерке падавших с веток. Слушала монотонное шуршание влажной листвы под ногами… И я не сразу обратила внимание на треск веток за спиной. Когда раздался громкий, отчетливый хруст, я очнулась. Резко обернулась и увидела прегромного зверя. Он сидел на задних лапах и смотрел на меня насмешливыми зелеными глазами. Пока гадала — точно ли это Тирс или все-таки голодный зверь, меня чуть кондрашка не хватила.
— Тирс?! — наконец сорвалось с дрожавших губ. Зверь лениво потянулся, встал, ловко шмыгнул в разросшиеся кусты… а оттуда вышел викарт Нормер Рийский!
«Голый?!» — от изумления я забыла закрыть рот. Долгое воздержание дало о себе знать, и как ни пыталась отвести взгляд, куда там! Однако когда он полностью вышел из-за поросли, к радости (или моему разочарованию) на нем красовалось подобие набедренной повязки.
— Учел прошлый опыт, — обаятельно улыбнулся Тирс. — Но могу снять.
— Пф-ф! — фыркнула я, пытаясь скрыть истинные чувства.
— Соскучилась? — он подходил ближе, гипнотизируя взглядом и наслаждаясь произведенным впечатлением, потому что я совершенно нескромно рассматривала его плечи, грудь с рыжими волосками, уходившими все ниже… Несомненно, Рыжий хорош и невероятно соблазнителен, но что за выходка?! Я втянула в грудь воздух, чтобы прочитать гневную отповедь, что к приличным девицам голыми женихи не приходят, но Тирс опередил:
— Вижу, что рада.
— Голым не радуюсь! — крикнула я и бросилась бежать. Еще не хватало окончательно выдать себя!
А уже дома задумалась: и как он попал в сад, охраняющийся магией?
Глава 36
Жадный, заинтересованный взгляд Веры скользил по моему телу. Я уже надеялся на успех, но она, как ударом под дых, отчеканила ледяным тоном:
— Голым не радуюсь! — развернулась и гордо ушла. Снова ее невероятно упрямый характер не позволял ей сдаться. Конечно, подобный исход я допускал и все же растерялся. Но ничего, я не менее упрям и обязательно придумаю, как приручить своенравную строптивицу.