Укрощение зверя
Шрифт:
Иногда он ложился спать трезвым, и это было хуже всего. Потому что в голову начинали стучаться воспоминания и мысли о покаянии, мечты о возвращении к семье, желание завязать с паскудной одинокой жизнью и стать человеком, которого все уважают. Но, промучившись таким образом ночь, наутро он находил способ опохмелиться, и все возвращалось на круги своя. Мечты казались несбыточными, а встреча с Валерией и вовсе недостижимой.
Однажды, полгода назад, зимой, он все-таки сорвался в Москву, нашел садик, в который Валерия водила дочерей, долго наблюдал за ними сквозь решетку ограждения, пока они возились в снегу вместе с другими детьми
Антон спустился во двор, постоял, щурясь на раннее ласковое солнце. Июнь в Костроме удался нежарким, спокойным и тихим, что радовало, так как, по слухам, Европа в двух тысячах километров отсюда загибалась от жары.
Ну и пусть, кивнул он сам себе, заставив двинуться привычным маршрутом; на работу он ходил пешком, благо до рынка с его торговыми рядами от улицы Депутатской (Громов жил в старом пятиэтажном доме напротив стадиона «Труд») можно было дойти всего за сорок минут.
Что заставило его выбрать местом жительства Кострому, Антон и сам толком не знал. Сначала он хотел уехать в Нижний Новгород, где жили дальние родственники Громовых по линии отца. Потом подвернулся случай съездить в Кострому с напарником по БОКСу, и Антон, побродив по старинному городу и полюбовавшись его монастырями, уже не захотел уезжать отсюда. Историю Костромы ему поведал приятель, который и дал Громову временный приют; впоследствии Антон съехал из его квартиры, когда понял, что хозяин стал тяготиться его присутствием.
Основание Костромы приписывается князю Юрию Долгорукому, которому понравились места у слияния рек Волги и Костромы; в те далекие времена Горьковского водохранилища еще не существовало. Считается, что датой основания поселения является тысяча сто пятьдесят второй год. С тех пор поселение росло, неоднократно подвергалось опустошительным набегам и разорениям польско-литовскими войсками, немецкими рыцарями, монголо-татарами, новгородскими ушкуйниками, однако отстраивалось вновь и расширялось. В тысяча двести сорок седьмом году оно стало центром Костромского удельного княжества, а в середине четырнадцатого века вошло в состав Московского. В семнадцатом веке Кострома – уже крупный ремесленный город с развитым текстильным, кожевенным, кузнечным и мыловаренным производством.
К нынешним временам город сохранил большинство памятников старины и зодчества, кроме разве что кремля, на месте которого был разбит парк, террасами спускающийся к Волге; в конце одной из его аллей сохранилась «беседка Островского», которую посещал в свое время и Антон.
Однако основными достопримечательностями города считаются Ипатьевский монастырь на территории Старого города, основанный в тринадцатом веке, пятиглавая каменная церковь Иоанна Богослова с шатровой колокольней, возведенная в тысяча шестьсот восемьдесят седьмом году, собор Богоявленского монастыря середины шестнадцатого столетия, церковь Воскресения на Дебре, Городище и музей народной архитектуры и быта, крупнейший в России.
Год назад Антон еще посещал эти места, позволявшие отдохнуть сердцу и измученной душе, однако все реже и реже, и вспоминал о них лишь
В половине девятого он был уже у торговых рядов. Поздоровался с хозяином палаток усачом Свиридом, бывшим харьковчанином, переехавшим в Кострому, привычно взялся разгружать «Газель» с товаром – напитками, пивом, водкой. Мысли о жизни более достойной отошли на второй план, а потом и вовсе испарились. Осталось лишь тупое равнодушное ожидание конца рабочего дня.
Освободился Антон в семь часов вечера. Вяло повздорил с хозяином, требуя аванса, получил двести рублей и тут же, на рынке, купил у знакомого бутылку «рвановки», как здесь называли самогон. Выпили на троих, взяв в долю еще одного грузчика, имевшего закусь – огурцы, хвост селедки, лук и полбатона хлеба. Домой Антон отправился не сильно трезвым, но и не совсем пьяным, как говорится – серединка на половинку. Хотелось набраться вусмерть, но какая-то вредная мысль не давала покоя, зудела, тыкалась в болотную мякоть головы и удержала-таки от «продолжения банкета». Мысль была: не попытаться ли самому найти Илюху Пашина? Чего он молчит, экстремал долбаный? Заступник Рода, бля?
В подъезде был какой-то шум. Антон зацепил его краем сознания, привычно поднялся по ступенькам в вестибюльчик с висящими на стенах почтовыми ящиками и лишь после определил источник.
Двое парней били пожилого мужчину. Антон его узнал: это был Иван Амвросиевич, сосед, живущий этажом ниже. Вспомнилась статья в газете, сообщавшая об участившихся ограблениях в подъездах старых домов, не оборудованных домофонными системами. Грабители действовали крайне просто: подкарауливали жертву, били, отбирали деньги, часы, мобильные телефоны и скрывались. Антон стал свидетелем именно такого наглого нападения.
Иван Амвросиевич упал.
Бандиты замерли, увидев смотревшего на них снизу Громова.
На одном была самодельная вязаная маска с прорезями для глаз, открывающая макушку. Он был высокий, белобрысый, узкоплечий, одет в мятые серые штаны и клетчатую рубашку с длинными рукавами. Второй, пошире в плечах, помассивнее и пониже ростом, одетый во все коричневое, маски не имел, зато имел широкую физиономию, заросшую многодневной щетиной, и широкий туфлеобразный нос; шапка черных курчавых волос делала его голову идеальным шаром.
– Отпустите его, – сказал Антон мрачно. – И валите отсюда, пока я милицию не вызвал.
Бандиты переглянулись.
– Сам вали, сявка! – буркнул коричневый. – Вякнешь мусорам – на перо наденем. – Он показал нож.
Черт с ними, не связывайся, пискнул внутренний голос.
Антон посмотрел на шевелящегося на ступеньках Ивана Амвросиевича, шагнул на ступеньку выше.
Грабители подобрались. Тот, что был в маске, тоже достал нож, одной рукой пошарил у лежащего Ивана Амвросиевича в карманах пиджака, вытащил тощий бумажник.
– Положи на место! – нехорошим голосом проговорил Антон.
– Смотри-ка, он еще права качает, гусь об…ный! – удивился клетчатый. – А ну, пошмонай его, Вован!
Коричневый шагнул навстречу Антону, умело держа нож обратным хватом, полосонул им перед собой.
– Замри, паскуда, порежу!
Антон молча ударил его носком кроссовки по голени, перехватил руку с ножом, вывернул и нанес рубящий удар ребром ладони по толстой шее согнувшегося бандита. Тот с приглушенным воплем загремел вниз по лестнице, врезался головой в стену и затих.