Укрощение Зверя
Шрифт:
– Слушай Яков, нам теперь путь в Кафу закрыт?
– А кто нас видел? Охранник? Он уже ничего никому не расскажет. Время было позднее. Я несколько раз проверял – за нами никто не следил. Но ты прав, есть другие пути.
– Владыка Киприан говорил мне, что нас будет трое, но никто не подошел ко мне и не назвал заповедное слово.
– Третий может появиться в любой момент.
– Ты хочешь сказать, что этот
– Не обязательно, может быть, он опередил нас и встретит в Батусе. А может быть и в Тебризе. Третий может появиться в самый решающий миг.
– Ты его знаешь?
– Нет.
– Все это очень странно. Согласен?
– Я служу Киприану очень давно, видал и более странные вещи. Владыка очень умен и предусмотрителен. Вот он дал тебе два поручения, правильно?
– Именно так.
– Если поручения очень важные и опасные, он обязательно даст их кому-то ещё.
– Зачем? Хотя да, конечно, Даже путь до Тебриза такой опасный, что я могу погибнуть, не выполнив поручения. Понимаю.
– Вот именно. Как ты думаешь, Семен Бельский знает, что мы гонимся за ним?
– Может быть, и не знает, но он очень осторожен и принимает все меры безопасности.
– Мы все равно его достанем.
– Достанем. Главное, чтобы Майя была жива и здорова, когда найдем её.
– Я думаю, что девушек чем-то опаивают, поэтому они все время спят и не пытаются убежать. Так проще везти их.
Море блестело тысячами маленьких солнц и навевало только хорошие мысли. Только хорошие…
15
(Стремится за честью, а она от него убегает. Но её избегающего она и настигнет. Аристотель)
Тимур Завоеватель, высокий, сухощавый человек, одетый в серый халат, расшитый цветами миндаля, полосатые штаны и очень мягкие сапоги, сидел в своей любимой комнате, которую можно было назвать кабинетом, и диктовал автобиографию. Такая скромная одежда у Повелителя Мира, как его называли льстивые чиновники и царедворцы, была всегда. Когда он был сыном предводителя племени барласов – одевался точно так же. Потом, когда водил огромные армии в Персию, Индию и Китай, он не отличался одеждой от своих воинов и был для них свой, понятный амир. Он старался быть справедливым… на свой манер.Наби-джан-Хатыф – придворный биограф Тимура, молодой человек в скромной зеленой чалме, говорившей о его недавнем хадже в Мекку [48],
– Всевышнему было угодно поставить меня пастырем народа, возложить на голову мою царский венец и утвердить меня на престол. Всеми этими милостями я обязан присущим мне двенадцати нравственным качествам.
Первым таким качеством я считаю беспристрастие. Я ко всем относился одинаково строго и справедливо, не делая никакого различия и не выказывая предпочтения богатому перед бедным. Я всегда строго хранил заветы веры и относился с подобающим уважением к людям, возвеличенным силою Божией.
Я щедро раздавал милостыню бедным и терпеливо разбирал каждое дело, прилагая все усилия к тому, чтобы разобрать его как можно лучше.
Все мои действия я направлял к общей пользе, не причиняя никому без нужды никакой неприятности и не отталкивая обращавшихся ко мне по разным случаям.
Текст Корана, смысл которого, что слуги Божьи должны исполнять одни лишь Его повеления и от Него принимать милости, был мною усвоен, и во всех делах своих я им руководствовался.
Я всегда был правдив в своих речах и умел отличать правду от вымысла.
Я никогда не давал такого обещания, которого не в состоянии был бы исполнить. Исполняя и точности данные мною обещания, я никому не причинял вреда своей несправедливостью.
Себя я считал первым, усерднейшим слугою Бога на земле и без повеления Бога, или пророка, не предпринимал ничего. Без воли Божьей я не причинял вреда ни одному из населявших землю народов Лицам высокопоставленным и простому народу я одинаково желал сделать добро. По мне не было никогда желания завладеть чьим-либо имуществом, и я никогда не заботился о том, чтобы скопить побольше материальных богатств. Никогда я не чувствовал зависти к кому-либо.
Наби-джан-Хатыф аккуратно записывал слова Повелителя Народов, а думал о том, что сам Великий Амир, наверное, верит в то, что диктует. Если даже и не верит, то считает, что его курганы из человеческих голов и стены, вокруг захваченных городов возведенные из этих же голов забудут потомки. А книги будут жить вечно и расскажут совсем другое. Очень хитро и дальновидно. Амир продолжал:
– Я придавал одинаковую веру и старался в точности исполнить как повеления Божьи, так и откровения Пророка. Во всех поступках своих я руководствовался исключительно указаниями Шариата и всеми силами уклонялся от дурных дел. Пророка и его последователей я почитал своими единственными и лучшими друзьями
Я высоко поднял на земле знамя Ислама и в распространении веры видел всегда могучий залог собственного моего величия. Я слышал, что вера и величие как бы рождены из одного чрева и потому только то могущество прочно, которое зиждется на твердой вере.
Я всегда относился с должным уважением к саидам, почитал улемов [49]и шейхов [50]. Эти лица всегда участвовали в моем совете и все, что ими указывалось по делам веры, я всегда выслушивал со вниманием и исполнял в точности. За это народ меня очень любил, и все были мне признательны.