Укрощенная эротика
Шрифт:
При этом в многочисленных западных работах в этой области постоянно подчеркивается, что, несмотря на сложность и дифференцированность этого предмета, объясняемые комплексностью и многоаспектностью самого феномена человеческой сексуальности, настоятельной необходимостью является целостное видение, ибо "речь идет об опыте, удовлетворяющем человека в его целостности", ибо ребенок, о воспитании которого идет речь, это "половое существо в единстве тела, души и духа". Отсюда выводится концепция полового образования и воспитания как междисциплинарного предприятия, которое ориентируется на "интеграцию антропологической, психологической, социологической и этико-религиозной областей человеческого бытия". Далее заключается, что "половое воспитание должно рассматриваться как часть общевоспитательной задачи и поэтому реализовываться в работе всех воспитательных институтов, многосторонне и с точки зрения различных подходов" *.
Все это убедительно звучащие принципы и лозунги. Собственно, на такие же принципы - целостность, научность и т.д. ориентируется и сексология. Но когда дело доходит до конкретных программ и конкретной работы, от идеальной целостности остается не так уж много. Возьмем два примера. Первый - из книги "Цель обучения - нежность". Дается следующая тематизация учебного занятия по теме "Различные роды любви":
Общая цель обучения:
ученики узнают, что любовь является частью человеческой жизни.
Частные цели обучения:
существуют различные формы любви: любовь животных, любовь детей и родителей, любовь братьев и сестер, дружба детей и юношей, любовь любовных пар, супружеских пар, старых людей;
любовь и привязанность могут выражаться следующим образом: во взаимной помощи друг другу, в совместных предприятиях, во взаимных ласках, объятьях, поцелуях, в прогулках, держась за руки и т.д. *.
Эта программа предназначена, разумеется, для младшего школьного возраста.
Другой пример - из учебного пособия по половому воспитанию старших школьников:
Частная учебная цель:
Ученик (ученица) должен (должна) знать и уметь объяснить при помощи изображений, что у юноши, в отличие от девушки, быстрее обнаруживается возбуждение полового органа, когда он ритмично надвигает и сдвигает крайнюю плоть на головку члена, в результате чего член выпрямляется и следует извержение семени (оргазм) *.
Можно, конечно, сказать, что для каждого возраста - свое. Но при этом невозможно отрицать, что речь идет не столько о разных этапах обучения одному и тому же предмету, сколько о двух разных видах обучения: с одной стороны, романтическая педагогика любви, с другой - собственно сексуальная педагогика, где изображения и описания непосредственно граничат с порнографией. И нет, пожалуй, такой концепции полового обучения и воспитания, которая могла бы органично объединить эти два направления в рамках одной целостности, как, впрочем, нет такой интегральной концепции и в науке о сексуальном - сексологии. Возможно, в основе этого раздвоения лежит обнаруженный Фрейдом и обозначенный им как "всеобщее унижение любовной жизни" фундаментальный раскол в самой природе современной сексуальности. Выше мы уже цитировали фрейдовский афоризм: "Там, где любят, нет влечения, где есть влечение, там не могут любить". В двух направлениях в половом воспитании словно бы воспроизводится эта дилемма: холодный и точный рационализм просветительного толка, с одной стороны, и проповедь семейно-уютной, очищенной от бурь и страстей сексуальности - с другой.
Именно первая сторона является преобладающей в современных концепциях полового воспитания. Это объясняется многими причинами. Во-первых, изначальной научной ориентацией сексуальной педагогики; последняя естественно и неизбежно связана с сексологией, где ныне преобладают (по крайней мере, в "научной сексологии") позитивистско-бихевиористские тенденции. На первых этапах программы полового воспитания имели выраженную медицинско-биологическую ориентацию. Во-вторых, именно эта сторона составляет подлинно новое в воспитании вообще. Вторая сторона ("цель обучения - нежность") в сущности не нова, она учитывалась и пропагандировалась и раньше - во множестве этических и религиозных доктрин (хотя, конечно, интерпретации любви раньше и сейчас могут существенно различаться). Поэтому отчужденно-объективное описание и изображение сексуальности можно считать ядром современного полового воспитания.
Расцвет порнографии, расцвет сексологии и расцвет идей полового воспитания оказались практически одновременными. Они оказались полезными друг другу и тесно друг с другом связаны. Так что неудивительно, что объективная сексология оценивает порнографию скорей позитивно, чем негативно, и признает ее полезность в деле полового воспитания молодежи. Объективность такого механически-статистического подхода сомнений не вызывает. В таком случае не должно вызывать сомнений и суждение о том, что порнография не ведет к анормальному сексуальному поведению, не порождает преступность, не вызывает патологические реакции. Статистика свидетельствует об этом неопровержимо. Но если порнографии нельзя ставить в вину перечисленные неприятные явления индивидуальной и социальной жизни, то можно поставить в вину другие - те, что неоднократно отмечались внимательными наблюдателями: она лишает человека сексуальной фантазии, крадет у него ощущение уникальности и неповторимости сексуального переживания, дедраматизирует его эротическую жизнь, переводит ее на уровень банальной моторики, можно сказать, "деинтегрирует" ее. Об этих пагубных последствиях порнографии объективная сексология ничего не говорит, во-первых, потому, что у нее нет объективно-научных процедур, которые могли бы точно зафиксировать степень банальности и уникальности переживания, ощущение драматизма жизни, уровень интимности при совершении таких, казалось бы, "массовых" действий, и, во-вторых, потому, что пропаганда и широкое распространение научной сексологии и ее объективного видения сексуальности ведут к точно таким же печальным последствиям: дедраматизации и банализации пола. Через посредство сексологии это "отчужденно-порнографическое" видение пола реализуется и в половом воспитании. Все это вместе и составляет содержание либерализации сексуальной морали и сексуального поведения, чем так гордится современная цивилизация, и что - как это ни странно может показаться на первый взгляд - ведет к обеднению эротической жизни современного человека.
Эротика. Страсть к запрету
Либерализация сексуальной морали и сексуального поведения предполагает свободу от рестриктивных норм, свободу вообще от всякого подавления и "свободное развертывание" человеческой сексуальности. Предполагается, что эта свобода как бы приводит человека (в сексуальном отношении) к самому себе и гарантирует наслаждение в сексе. Эту цель, собственно, и преследуют половое воспитание и просвещение. Их лозунг - снятие запретов через просвещение, освобождение через познание. За этим лежит целая грандиозная просвещенческая программа, отнюдь не сводящаяся только к половому просвещению - программа деидеологизации, ликвидации всяческих табу и запретов, "возвращения", таким образом, человека к самому себе.
Однако все это не так просто. Мало сказать, что человек - не только рациональное существо, и познание часто не означает освобождения. Фактом является то, что в области секса отсутствие запретов и табу часто приводит не к "освобождению", а, напротив, к подавлению сексуальности. Это явление отмечено в том же самом фрейдовском тезисе о "всеобщем унижении любовной жизни": страсть реализуется там, где есть запреты, где их приходится нарушать - там же, где нет драмы, а есть "ровная" любовь, страсть гаснет. Та же самая ситуация наблюдается в случае длительных отношений - уровень напряженности, страстности, и, соответственно, уровень сексуального удовлетворения со временем неизбежно падает. В таких случаях люди часто ищут средства возбуждения гаснущей страсти, которые состоят либо в изобретении новых табу, либо в нарушении оставшихся.
Как пишет немецкий философ М.Даннекер, "за спиной половых просветителей люди ищут исчезнувшие табу и неустанно инсценируют маленькие сексуальные драмы. Они, наверное, понимают, что половое наслаждение - это не абстрактная величина. Наслаждение в сексе нормальными конкретными людьми либо испытывается, либо не испытывается. Оно не обеспечивается автоматически путем удаления всех препятствий с пути секса. Так же как к категории наслаждения (Lust) можно прийти только опосредованно через категорию страдания (Unlust), субъективное переживание наслаждения, чтобы стать пережитым, должно указывать на свое негативное. Само по себе тождественное наслаждение - это отсутствие такового. Сексуальное наслаждение неотделимо от ограничения, от предуготавливающего страдание запрета" *.
Эту точку зрения можно было бы назвать "новым консерватизмом" в понимании секса. Она, во всяком случае, более "диалектична" в понимании пола во всей полноте его социальных опосредований. Идеология сексуального просвещения делает упор на отрицательной роли запретов, из чего следует необходимость их отмены. Француз Жорж Батай, наоборот, показывает, что роль запрета в этой сфере, по крайней мере, неоднозначна: "Непостижимо! Любить себя запрещено. Значит, это делается в тайне. Когда мы делаем это в тайне, оказывается, что запрет искажает и освещает свой предмет одновременно гибельным и божественным светом". И далее: "Запрет наделяет предмет, к которому он относится, значением, которым он первоначально не обладал. Запрет переносит свой собственный вес, свою собственную ценность на затронутый им предмет. Часто в тот самый момент, когда я намереваюсь нарушить запрет, я думаю, не провоцирует ли меня сам запрет на это нарушение" *. Другими словами, запретное сексуальное действие получает благодаря самому факту запрета значение, которым оно само по себе не обладает. Этим, собственно, и объясняется вообще роль сексуальности в жизни человека и общества, поскольку практически вся человеческая сексуальность (за исключением, может быть, элементарных проявлений в самом раннем возрасте) развивалась и развивается под знаком запретов и табу. Этим объясняется и роль сексуальности в культуре, в частности в литературе и искусстве. В индивидуальной человеческой жизни запрет драматизирует сексуальную активность, наделяет ее жизненным смыслом вообще, делает элементом - часто решающим - жизненной драмы.