Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица
Шрифт:
Впрочем, мы с Солнечным Л. едва не упустили свой шанс насладиться ею, потому что и близко не подходили к описанному заведению, проводя вечера он – в отеле, я – опять же на берегу океана. И только в последний день, когда после недели, проведенной в Бузиосе, пора было перебираться в Рио, Доктор К. потерялся. Я немного помаялась вокруг своего собранного чемодана, для верности еще раз постучалась в номер Доктора К. и даже разыскала Дэни, чтобы услышать от него, что он нас всех уже три дня не видел и по приезде в Прагу с нас за эти три дня еще будет спрошено. Едва унеся ноги от пышущего праведным негодованием начальства, я пошла за Солнечным Л., и после недолгих уговоров он согласился отправиться со мной на поиски Доктора К. в его любимый кабак. Правда,
Блюдо же стало гордостью сувенирной коллекции Солнечного Л. Но в данный момент главным было то, что материалом для блюда послужило самое твердое дерево в мире – бальса, а потому безобидный столовый предмет мог легко превратиться в оружие пусть невысокой дальности поражения, но зато изрядной силы, особенно в руках Л.
– Л., ну кто нас станет обижать? – увещевала я Л., правда, не без дрожи в голосе. – Никому не нужны международные проблемы, они увидят, что мы обыкновенные туристы, и нас не тронут.
– Да? А ты видела там хоть раз обыкновенных туристов, в этом заведении?! Это ж для местных! Понятно же, что если нормальный европейский человек не выпадает оттуда сразу, значит, он там не просто так, а если не просто так, то почему бы не попытаться вышибить из него правду? По-португальски-то мы не говорим. Но они-то решат, что притворяемся! – и глаза Солнечного Л. затуманивались. Похоже, насмотревшись вечерами по кабельному телевидению старых американских боевиков, он уже представлял себя Антонио Бандерасом, которому с минуты на минуту придется очутиться в толпе недружелюбно настроенных подонков. С деревянным блюдом наперевес.
– А тебе не кажется, что от блюда они насторожатся еще больше?
– Нет, не кажется, – наш ДНК-завлаб был непреклонен. – Во-первых, это поддержит легенду о том, что мы все-таки туристы, какие еще идиоты будут таскать с собой такую бандуру?
– За что люблю тебя, Л., так это за адекватную оценку нас обоих. А во-вторых?
– А во-вторых, если даже нам и не поверят, то с блюдом мне это как-то чуть больше все равно, чем было бы без него. И в-третьих, оно все равно не поместилось в чемодан, – выложил последний аргумент Л., и крыть мне было нечем.
Меж тем мы уже подошли к дверям одиозного заведения и стояли плечом к плечу посреди пыльной пустынной улицы, готовые в любую минуту либо ворваться внутрь, либо рвануть прочь – по обстоятельствам.
– Жаль, что блюдо не стреляет. Давай ты ногой вышибешь дверь, а я по-русски завоплю: “Всем лежать лицом в салат!” Может, они решат, что мы русская мафия, и разбегутся? – нервно хихикнула я.
– Шутки у тебя. И потом, это в Чехии русской мафии боятся, а тут другой континент, понимать надо, – Солнечный Л. с упреком покосился на меня и в который раз судорожно перехватил блюдо поудобнее, потому что если и был у этой посудины недостаток, то он заключался в том, что, гладко отполированное, да еще для верности натертое чем-то вроде воска, оно было ужасно скользким. – Если что, беги до отеля.
– И у кого из нас шутки? – сдавленным шепотом поинтересовалась я.
Так мы и вошли, точнее, осторожно просочились в дверь – сначала Л. с блюдом под мышкой, потом я. Кабак был полон, как и всегда в это сумеречное время суток. Над баром клокотал старый телевизор, чей экран был закопчен так, что различить цвет формы игроков, метавшихся по футбольному полю, было невозможно. А может, это была не копоть, просто агрегат был черно-белым. Впрочем, для зрителей проблемы дифференциации игроков не существовало, с десяток бразильцев, стоя под экраном,
За барной стойкой орудовал дядечка невероятных размеров с закатанными рукавами и лицом заслуженного мясника. Когда он наливал очередную текилу, стакан для напитка целиком пропадал в огромной ручище, и до любой бутылки, которыми был уставлен стеллаж за его спиной, гигант-бармен дотягивался, не оборачиваясь, ровно с того места, где стоял. Все столики были заняты, и если бы у меня спросили в тот момент: “А что, Сашик, доводилось ли тебе когда-нибудь видеть такое количество подозрительных и опасных личностей одновременно, да еще в непосредственной близости от твоего носа?” – я, не покривив ни единым мускулом лица и не дрогнув душой, ответила бы: “Нет, не доводилось. Даже если считать фильмы с Антонио Бандерасом”.
Воздух в этой забегаловке можно было резать ножом, да и то обычный перочинный здесь не годился: с жирной смесью перегара, копоти, сигарного дыма и запаха долго и много работавших людей мог справиться разве что мачете первых покорителей бразильских джунглей. И тут я с благодарностью и тихой печалью вспомнила московский клуб “ОГИ”, научивший меня не только выживать, но и пить кофе, вести светские беседы и даже разгадывать кроссворды из “Науки и жизни” в подобных условиях. Впрочем, вряд ли здесь нашлась бы “Наука и жизнь”.
Высокое собрание смачно и звучно ело из громадных тарелок что-то невообразимого бурого цвета (кто ж знал, что так выглядит настоящая паэлья, когда для ее изготовления не экономят морепродукты), надиралось текилой, спорило, играло в раздолбанный настольный футбол, гоняло какую-то необычайно сентиментальную песню со старинного мьюзик-бокса, который выдавал приблизительно столько же чихов и покашливаний, сколько и нот. В углу о чем-то спорили и играли в подобие нард, в другом углу, кажется, играли в ножичек – или как там называется игра, демонстрирующая ловкость обращения с холодным оружием, которое со страшной скоростью втыкается в столешницу между растопыренными пальцами ладони. Словом, если вы видели фильмы про Дикий Запад, вы приблизительно представляете, о чем речь. Только нам все это свалилось на голову не в кино, а в самой что ни на есть действительности. Некоторое время мы стояли неподвижно, адаптируясь к полутьме, запаху и звуку. А потом у Л. из-под мышки выпало блюдо…
Надо сказать, что дерево бальса не только самое твердое, оно оказалось и самым звонким из всех известных мне деревьев. И когда блюдо пришло в соприкосновение с кафельным полом, заткнулся, кажется, даже телевизор и умер, икнув от ужаса, мьюзик-бокс. Все взгляды обратились к нам.
– Sakra, to je pruser [16] , – констатировал сдавленным голосом интеллигент в надцатом поколении Л.
– Ото ж, – подтвердила его догадку я.
Но делать нечего, и, пока Л. догонял и подбирал скользкое блюдо, мне пришлось походкой “от бедра” проследовать к барной стойке. Пожалуй, в том, чтобы время от времени быть хрупкой голубоглазой нахалкой, есть своя прелесть. Молчаливая толпа, теснившаяся у стойки, раздалась, мне не только уступили табурет, но и очень по-джентльменски помогли на него взобраться, внимательно проследили, как я на нем усаживаюсь, и вежливо о чем-то спросили, но разобрать мне удалось только “кайперинья”. Я мотнула головой и сказала: “Кофе” – единственное слово, которое за это время научилась произносить с более или менее бразильским акцентом.
16
Sakra, to je pruser! – приблизительно: “О боже, какой конфуз!” Но на самом деле – выразительная, не очень печатная и практически непереводимая игра слов.